смердят. Слушай, а как вообще прошло?
— Отлично. Если не считать, что большего бреда я в жизни не слышала.
— А я тут при чем? Это Укс все про ваш Квебек выучил. Мне полагалось считаться твоим глуповатым братом, а вовсе не благородным лектором-философом. А теперь я же и виновата, что все на меня взгромоздили? И это за одно-то жалованье⁈
— Уймись, — простонала Катрин.
Лоуд в общем-то унялась, отправившись на разведку по дому.
Судя по звону и апокалипсическому реву трубы в стене — сантехническое чудо туалета обследовать и испробовать вполне удалось. Насвистывая под скрип ступеней бодрый неведомый марш, Лоуд вернулось к себе, пошуршало, возмутилось «омутности» кровати и утихло…
Зато в трубах все еще булькало и журчало — бачок ватерклозета работал неспешно и с чувством. Катрин лежала, глядя в темный потолок — жутко хотелось побыстрее вернуться домой. Главная шпионка потрогала оружие под подушкой и уснула.
* * *
Утро было так себе — серое и мрачное. В гостиной горели все рожки газовой люстры. За столом сидело Лоуд и увлеченно читало старую газету. Не глядя, ткнуло пальцем в сторону стола:
— Завтрак. Бурда стынет. А черный пудинг[6] я доела — он заветривается. Вот, пишут о распродаже галантереи, «включая ремни и подтяжки» — сорок видов. Но туда мы опоздали.
— Зачем тебе подтяжки?
— С такими-то скидками? Мне же подарки везти. У Гру свадьба намечается. Будет нарядным и представительным.
— Несомненно. Лет через шесть. И о Китти пусть даже не думает.
— Что там думать? Парень по-морскому хваткий, без раздумий обойдется.
— Ты меня не зли. «Хваткий» он… Ближе к делу.
— Куда уж ближе. Вот, какое-то пате де фой драс пи[7] опять подорожало. Нет, что хотят, то и делают. А еще Европой назвались, — Лоуд сложило газету. — У уборной побеседовал со сквайром. Он передавал, что цепочку так дергать незачем — устройство энергичной нежности требует. Поговорили за жизнь и о нашем кузене, тут хозяин заторопился. В Сити ему нужно — о срочной встрече вспомнил. Собирается. Ну, не держать же нам его? В пристройку выход я осмотрела. Внизу заднее окошко плотно завешено, но с верхнего, из моей спаленки, чудный вид на пустырь и нашу канаву. На улицу тоже можно глянуть — катаются те пыхтливые штуковины с трубой, все как Андре с Маней рассказывали.
— Что-то еще?
— Да вроде ничего такого. А, вот — что на той картине нарисовано?
Жуя гренок, Катрин глянула на стену: мрачная копия какого-то религиозного сюжета в дешевой раме: пылающий город, клубы дыма, люди, в ужасе бегущие спасаться в волны водоема.
— Полагаю, это Содом или Гоморра. Бог наказывает людей за непотребное поведение.
— Я так и подумала. Только тритонов в волнах почти и не разглядишь. Тщательнее надобно картины рисовать, — заметило Лоуд, собирая пальцем в тарелке липкие крошки пудинга.
— Это иной город. И времена иные.
— Времена иные, а выглядит точь в точь. Да, можно было тогда и поаккуратнее сработать. Нет, я здешнего бога учить не собираюсь, но мы с Уксом вроде как сожалеем. Особенно он, как философ слабый здоровьем, — Лоуд почесало ногтем белесую бровь. — Ладно, мы идем на разведку или как?
— Идем. Есть конкретные предложения с чего начать?
— С магазинов, дорогая сестрица, с магазинов. У брата гардероб скудный, поясница мерзнет и вообще в здешнем городе иллюзиями одеваться — в два дня подохнешь. Я тут список наметила…
— Понятно. Следующий шаг?
— Дальше я буду примериваться и осматриваться. Дело не быстрое, но я вникну и зацеплюсь. А тебе придется посидеть-подождать.
— С какой это стати? В городе я в любом случае чуть получше оборотней ориентируюсь.
— Разве ж я спорю? Ориентируешься. Только на тебя самцы ориентируются еще шустрее. Не знаю, уж говорил ли тебе кто, дорогая сестрица, но ты очень запоминающаяся женщина. В черном и затянутая, так и вообще. Вон, наш сквайр, уж на что пень трухлявый, а и то интересуется: «давно ли миссис Бёртон в трауре?» Надо думать, о твоем муже, под индейский топор так ловко подвернувшемся, сильно сожалеет.
Катрин поморщилась. В чем-то Лоуд было право: агент скрытого наблюдения из Леди никогда не получался.
— В общем, тебя нужно или сразу к шаромету ставить, или напускать на кого-то конкретного, — заключила опытная оборотниха. — Кстати, они спят вместе.
— Хозяин со служанкой? Какое нам дело до их грешков, да и с чего ты вообще взяла?
— С запаху. Сопли у меня утихомирились, а обоняние полезная вещь. Ты бы тоже развивала. Пригодится. А то духами прыскаетесь, а нюхать не нюхаете. Нет, очень странные вы все ж существа…
Глава четвертая,
Пытливый читатель узнает о удивительных находках, секретных решениях и странных ультиматумах
Лондон (у Уайтчепельского коллектора)
По обуви можно очень много сказать о человеке. Качество материала и изготовления, фасон, размер колодки и уровень изношенности — все чрезвычайно важно. По грязной обуви можно выяснить как долго и где именно бродил ее хозяин, и насколько преступен был его путь. Да-да, именно преступен, сомнений здесь быть не может.
Хозяин пары ботинок, что пробивались напрямую по грязновато-бурой траве, уныло размышлял о том, что между преступным деянием и преступлением имеется существенная разница, которая далеко не всем очевидна. Прогул уроков есть поступок неблаговидный, но отнюдь не криминальный. Человек должен повиноваться зову своей души, пусть и крайне далекой от религиозности.
Человек с душой, обутой в грязные ботинки, был молод. Нет, едва ли у постороннего наблюдателя возникло побуждение назвать его «молодым человеком» — хотя наш пешеход и был высок ростом, зато удивительно худ и нескладен. Его хрящеватое лицо с выдающимся подбородком и крупным носом не отличалось особой красотой и правильностью. Возможно, позже этот нос назовут «орлиным», а подбородок «волевым», но пока это было лицо юнца, обиженного жизнью и обиженного на жизнь. Что ж, у юного джентльмена имелись некоторые основания для затянувшегося сплина и вселенской скорби.
Нескладный меланхолик примерился и уверенным, пусть и напрочь лишенным изящества, прыжком преодолел широкую лужу у канализационного коллектора. Сегодня случай и судьба увели пытливого исследователя весьма далеко от ворот частной школы, где в данный момент он должен был постигать тайны латыни и геометрии. Нельзя не признать, что данные науки не принадлежали к числу излюбленных дисциплин, тем не менее,
