Гейнэ. Воображение идеализировало далекую Германию.
Когда я однажды спросила, почему же мы живём вдали от нашего народа, дед вздохнул и ответил: "Это был выбор наших предков. Твой отец хотел вернуться, но не смог уговорить мою дочь".
Только теперь я понимаю причины этого выбора: от хорошей жизни не уезжают. Дикое мракобесие — расовая теория — выплеснулась за пределы рейха. Мне впервые так стыдно, что я немка, нужно искупить вину перед этими несчастными.
Пётр прав, у меня получится.
Глава 18
Блок-фюреры или блок-эльтеры — старшие по бараку, назначались, как правило, из тех, кто успел выслужиться перед надзирателями, получали дополнительный паёк и выменивали, а то и просто отнимали, у новеньких уцелевшие при обыске вещицы: монеты, крестики, образки, изредка часы и обручальные кольца.
Со времён концлагерей, устроенных фашистами ещё в Германии и захваченной Европе, лагерное начальство опиралось на узников, готовых на всё ради дополнительной пайки и желания возвыситься даже в условиях заключения над другими. Из таких формировали внутреннюю систему надзора — капо. Эти "добровольцы" носили на левом рукаве специальную повязку, чаще всего жёлтого цвета и делились по уровню полномочий: лагер-эльтеры, блок-эльтеры, штубен-эльтеры.
Один из таких блок-эльтеров получил ночью заточкой в бок. Рано утром перед построением обер-артц делал обход, чтобы перенести умерших за ночь. Эзинг увидел кровь на одеяле блок-фюрера и понял — расправа над обитателями барака неминуема. Быстро распорядился перенести в операционную, пока надзиратель отвлекся в другом конце барака. С помощью Нади прочистил рану и наложил швы. К счастью, заточка уперлась в ребро и ничего жизненно важного не повредила. У изможденных людей просто не было сил нанести глубокую рану. Манфред припугнул раненого:
— Спасу, если не станешь доносить. Иначе пострадаешь в числе остальных, если выживешь.
Прихвостень вытащил трясущимися руками из одежды золотые часы и поклялся молчать. Надзирателю сказали, что у блок-фюрера воспаление лёгких, высокая температура вписывалась в этот диагноз.
«Надо его изолировать. Придётся в тифозный барак, там его надзиратели искать не будут. Немцы брезгливы, угрозу распространения инфекции воспринимают очень серьезно».
***
Василий
До войны Эсси-Эзинг работал рентгенологом в детском санатории Мисхора, часто практиковал в туберкулезных санаториях, Одно время даже работал над созданием противотуберкулезной вакцины.
Нужно время всё продумать и подготовить, Надя к вечеру валится с ног. Если бы найти среди пленных ещё пару врачей или опытных фельдшеров, может поискать среди вновь прибывших, люди не признаются, боятся, что заставят участвовать в опытах. Как найти стоящих доверия?
Случай с подаренными часами навел на мысль, что у многих пленных хранятся памятные вещи, особенно у офицеров, скрывающих звание под видом рядовых. Обычно всё мало-мальски ценное изымается при обыске или оседает в карманах надзирателей в обмен на еду. Эзинг размышлял: "А если отдать часы Веберу и намекнуть, что я не намерен обогащаться за счет узников, может Вебер поручит мне осмотр новых партий пленных вместо жадного Мольтке. Тогда я сам смогу оставить подходящих людей в нашем лагере, а чтобы не нажить врага, пообещаю отдавать фельдшеру мелкие ценности…"
На самом деле Манфред примечал у тех, кто не смог умело спрятать документы и офицерские книжки, а избавился лишь от знаков различия на гимнастерках. Просил Надю тихонько запоминать командиров и "не замечать" спрятанные в белье удостоверения Особенно присматривался, выискивая нашивки медицинских служб. Ещё летом одного из обнаруженных раненых медиков, Василия Ковальчука обер-арцт пристроил старшим в хирургический барак, стал присматриваться к нему сам и поручил Наде.
В одном из боёв у речки Псёл, под Верхней Мануйловкой, Василий был контужен и в бессознательном состоянии попал в руки полевой жандармерии. В Кременчугском лагере военфельдшер Ковальчук испытал на себе все муки фашистского ада.
Медсестра Надя, якобы случайно "допустила оплошность" делая перевязку практически затянувшейся раны молоденькому солдату. Если бы пленный Ковальчук хотел выслужиться, то непременно воспользовался бы этим. Сначала отворачивался, упорно не замечая Надиных "промашек", потом улучил момент и тихо предостерёг медсестру не рисковать понапрасну.
— Наш человек Василий, — поделилась наблюдениями Надя, — не сдаст.
Постепенно врач проникся доверием к Василию Дмитриевичу, команда единомышленников стала формироваться.
***
Арест Чумака
После пожара не нефтебазе город притих. Люди и так старались не появляться на улице, даже очередь на Бирже труда скукожилась. Горожане предпочитали не попадаться на глаза рыскающим по улицам полицаям и наугад хватающим людей.
Арест Степана Чумака стал полной неожиданностью.
Клара и ожидала, и боялась вызова в гестапо, понимала — найти реальных поджигателей сложно, поэтому выберут "козлов отпущения", чтобы отрапортовать наверх и отвести от себя гнев командования. Обычная практика, и не только в гестапо. Нельзя допустить, чтобы выбор пал на людей из её отряда, ведь у жандармов больше возможностей проникнуть на нефтебазу, а рапорт о раскрытии диверсии должен выглядеть убедительно.
Начальник гестапо фон Экке раньше всегда здоровался с Кларой, хотя и не уважал Лёхлера. Возможно, ему просто приятно было видеть её подтянутую, статную фигуру в немецкой форме, с золотым венком из кос под пилоткой. Теперь едва замечал.
Хайнеман уже предупреждал Клару о слежке за ней.
"Вот только в чём цель этого предупреждения? — в который раз в поисках ответа женщина перебирала варианты. — Хотел увидеть испуг? Просто наобум сказал, чтобы прощупать реакцию?" — мысленно пыталась себя представить в шкуре фашиста и посмотреть на себя его глазами. — Или за мной, в самом деле, следят? Поэтому начали с ареста Чумака? Ведь знают, что он мой заместитель… как себя вести? Расплакаться, как женщина или возмутиться и дать волю гневу, как человек, не признающий за собой вины и оскорбленный в лучших чувствах? Иногда такая наглость сбивает с толку… Женщина, закатившая скандал, также естественна, как и плачущая… совместить? — Клара тряхнула головой, — в любом случае, отсутствие эмоций с её стороны выглядит слишком уж по-мужски".
По пути в гестапо Клара собрала всё самообладание, чтобы возмущение, гнев, а затем и, логичные после такой обиды, слёзы выглядели естественно. "Драматический театр, — со злой иронией покачала головой, — вот только фальшь слишком дорого будет стоить. Надо сыграть обиду и возмущение, так же, как перед Хайнеманом. Может причина вызова — новый донос от уволенных? Поэтому схватили Степана… доносы о коммунистах и командирах в её отряде недоказуемы. Я должна нападать, а не защищаться, — приняла окончательное решение. — Как с бродячими собаками".
Штурмбанфюрер, как и ожидалось, не предложил ей сесть.
Взгляд Клары сверкал от возмущения и готовых прорваться злых слёз:
— Фюрер призывает всех немцев к единству, к сплочению нации!
