замка не приходил, а время неумолимо шло, уничтожая ограниченные запасы продовольствия.
Французские рыцари милостиво позволили выпустить часть женщин, детей и стариков при условии принесения ими вассальной клятвы верности королю Франции Филиппу. Больше половины безропотно согласились, предпочтя жизнь голодной смети и неопределенности. Но часть упорствующих вернулась в стены замка.
– Люди, поймите же нас! – Роже вышел навстречу этой толпе и, как мог, попытался донести до этой беснующейся толпы фанатично настроенных жителей городка всю опасность нахождения в осажденном замке, – еще пару недель, и у нас начнет заканчиваться продовольствие, рассчитанное исключительно на воинов гарнизона, но никак ни на целый город Лез-Андели! Ступайте по домам, живите спокойно, уповайте на милость Господню и молитесь за нас, тогда и мы с помощью Божьей и его святого воинства сможем сподобиться и сохранить для Его величества короля Жана этот грозный и неприступный замок! Верьте нам, мы клятвенно подтвердим Его величеству и королевскому суду, что вы все вынужденно принесли вассальные клятва врагам короны.
Но время было потеряно. И когда Жильбер де Клэр снова возвратился в замок после безуспешных переговоров, Роже, уединившись с ним в комнате донжона, услышал страшную весть: французы больше никого не выпустят из замка.
– Мать моя женщина… – выдохнул Роже, после чего грязно выругался. – Вот мы и приехали. – Он кисло усмехнулся, пытаясь снова вернуться в более-менее нормальное состояние. – Помнишь, Жильбер, тот смешной анекдот?
– Это какой? – Жильбер и сам был подавлен, но тут же ухватился за возможность увести тему с кошмара на шутку. – Ты, чтоб мне шпилем колокольни Святого Ансельма по шлему попало, столько уже мне и рыцарям анекдотов умудрился рассказать, что все и не упомнить!
Роже де Ласи, урожденный сеньор де Понтефракт, воин, смотревший смерти в глаза не единожды, засмеялся, правда наигранно.
– Приходит, значит, одноглазый к слепцу и говорит: пошли со мной к девкам, позадираем им юбки, да поамурничаем напропалую, а? – Жильбер прыснул со смеху. Роже подмигнул. – Слепец и отвечает ему: согласен я, очень хочется мне макнуть в сладость своего торчка нормально. Устал я служить культу Онана. Руки в мозолях. Только это, ты уж предупреди меня, когда мы придем. Я хоть поздороваюсь, честь по чести. – Одноглазый согласился. – Ладно, хрен с тобой, предупрежу.
Роже взял кувшин с вином, плеснул его по кубкам, кивнул графу, приглашая того разделить с ним остатки запасов вина, после чего продолжил:
– Одноглазый, значит, решил срезать дорогу и напрямик через лес пройти до борделя, но, споткнулся и, упав, проколол себе единственный глаз. Он хлопнул себя от боли и злости по лбу и горестно воскликнул:
– Ну вот и все, *****, приехали!! – В этот самый момент слепой, не подозревая о трагедии, случившейся с его одноглазым другом, снял с головы своей чепец и произнес: – Здравствуйте, девушки!!
Рыцари дружно заржали, словно боевые кони. Когда их смех немного поутих, Роже грустно, но уже серьезно, произнес:
– Жильбер, у нас беда. Французы больше никого не пропустят. Их главарь, этот наемник Кадок, так мне и ответил – «пусть подыхают во рве замка».
– Да ладно тебе, прекращай верить всякой ахинее, тем паче, если она сказана сгоряча, в пылу злости, ну и к тому же наемником! Он ведь, как ни крути, а не антихрист и не язычник какой-то, чтоб так безбожно шутить над христианскими жизнями!
– Сдается мне, мой дорогой граф, – де Ласи кривился, словно у него прихватило зуб, – что это уже не шутки. Закончились куртуазности и всякие там рыцарские этикеты.
– Ну, тогда, друг мой, мы и испытаем крепость их слов. – Жильбер стукнул кулаком по столу. – Утром выведем всех жителей за ворота, после чего закроем их и понаблюдаем, есть ли душа у французов.
И они вывели всех, оставив в замке только воинов гарнизона.
После чего… они узрели ад на земле. Французы сдержали слово, и сотни жителей стали умирать от голода и жажды, сидя во рве, вырытом вокруг замка. Трудно описывать кошмар безумия…
Погибли почти все. Последние, практически живые скелеты, были все-таки милостиво пропущены французами.
После этого еще несколько месяцев гарнизон сдерживал вялые атаки французских рыцарей и наемников из отряда Ламбера де Кадока.
Война за корону Нормандии уже практически закончилась.
Провизия в Шато-Гайяр, судя по практически засохшим кучам дерьма, лежавших под люками отхожих мест замка, давно кончилась.
Жильбер смотрел в небо:
– Боже, даже ворон нет!
Он безумно хотел кушать, бросить все и уехать к себе в замки Англии, но верность присяге, данной им королю Жану, не позволяла ему сдаться.
Особенно, какому-то безродному наемнику. Сейчас, правда, он видел в низине и палатки французских рыцарей. Они приехали недавно.
Изредка, если ветер менял свое направление, до него и его воинов доносились ароматы кухни французов. Сильнее всех сводил с ума запах мяса, вареного или жареного!
– Проклятый Кадок! – Вырвалось из уст Жильбера, – расставил на столбах соколов и кречетов, отпугивающих любых птиц! Даже воронье не может подлететь к замку…
Ламбер де Кадок безо всякой охоты осаждал замок несколько месяцев. Когда он узнал, что никаких богатств в замке нет и в помине, он приказал блокировать его со всех сторон, и… стал рыбачить, охотиться и заниматься чем угодно, только не войной. Нормандская кампания обогатила этого наемника на службе у короля Франции.
Филипп, конечно, не любил таких, как Кадок. Но ему был необходим такой наемник, чтобы бороться с наемниками короля Жана и нагонять ужас на упертых нормандцев, хранящих верность своему герцогу Жану.
Кадок, как и Меркадье, стал одним из «пионеров» системного, если можно так назвать, наемничества.
Войны средневековья толкали прогресс вперед, который проявлялся в улучшении средств нападения и защиты.
Стали широко и повсеместно применяться арбалеты и иные механические устройства убийства. Метательные машины становились все разрушительнее и, так сказать, утонченнее. Все это стало приводить к увеличению смертей и травматизма среди воинов.
Разложение же феодальной системы практически по всей Европе вместе с развитием и ускорением денежного оборота, давало сеньорам все больше и больше возможности откупиться от исполнения своих прямых военных обязанностей.
Рыцарство не собиралось рисковать лишний раз своими жизнями, сражаясь с
