тираны, из под которых освободиться и есть задача действительного анархиста-неонигилиста.
Цепь причинности должна быть порвана.
В этом коренное разногласие и расхождение анархо-индивидуалистов и неонигилистов.
Пусть же и другие пытаются осуществить свое настоящее, не озираясь назад и не возводя глаз к небу и та надломленность, что появилась у многих, исчезнет; неонигилизм имеет то преимущество перед индивидуализмом, что он в инстинкте и в интеллекте отрицает компромиссы, он не возводит их в принцип, говоря: кусающая собака лучше издохшего льва.
Будущего нет, оно должно воплотиться в нас самих.
Два других пути — синдикалистский и коммунистический имеют один и тот же анархический идеал будущего общественного строя.
Но один из них синдикализм, явно поссибилистичен, несмотря на выдвинутую им теорию „прямого действия“; он признает переходные стадии, эволюцию в борьбе, т. е. революционно-боевую постепеновщину; он приспособляясь к массам гонит ее вперед, но не дальше средней линии сознания массы; он сам базируется на стихийно-революционно-творческом сознании масс.
Синдикализм имеет отцом Маркса и матерью Бакунина, но родившись от них и купаясь в их волнах он выплеснул за борт анархизм настоящего дня, текущего анархического момента; он достиг прямо противоположной цели.
А оторвавшись от анархизма, и все-таки цепляясь за него ручонками — от родителей по наследству получил инстинкт — он покатился по наклонной плоскости и сам себя изжил и проживает последние анархические ресурсы, чтобы выявить во весь свой рост, если не обывательские интересы, то интересы копейки и минуты — больше получить, меньше работать.
Этим самым он далеко отшвырнул от себя „коммунистический“ идеал, но ниточкой еще связан с ним, а в „практике жизни“ докатился до программы минимум, т. е. до определения степени возможных завоеваний трудящимся в каждый данный момент.
Но нитка без сомнения будет порвана самой сущностью „массового“ движения, которое не может быть иным как только, хотя и с гигантскими шагами, но повседневно-постепенным.
Приемлемость мира — вот их идеология; приемлемость с „прямым действием“ и с выигрышем от действия, а последнее может быть только поссибилистичным.
Одинаковость в идеалах, но полную противоположность в методах с синдикалистами представляют собой анархо-коммунисты.
Коммунисты не вполне исходят из „принципа“ „масс“, они базируют на личности, но не отрицают значения за стихийным бунтом толпы и разжигают его Они хотят использовать настроение в массах для создания и осуществления коммунистического идеала, но так чтобы массами не почувствовалось оскорбление, они хотят совместить индивидуальную разнузданность, бунт, со стройной степенностью толпы.
Они в противовес синдикалистам, понимают, что массы не доросли до анархического коммунизма, но они не собираются потакать ей в повседневной борьбе — всегда и всюду их задача толкать вперед без перерывов, без интервалов с грошовыми завоеваниями посредине.
Они не хотят санкционировать побед массы, зная, что эти выигрыши не всегда ведут к последней победе; зная, что масса хочет, после дня битвы, отдохнуть, а ведь это смерти подобно, а ведь сами они неукротимые революционные perpetum mobile.
Стоя на грани между коммунизмом и синдикализмом они находятся в положении неустойчивого равновесия принципов и увлекаясь общим массово-революционным потоком, стирают свой индивидуализм, забывают о личности и ее чаяниях и попадают на цугундер той же массе и делают, вопреки собственному желанию синдикалистское дело.
Синдикалисты — это люди допускающие в принципе компромиссы и не стесняясь признаются в этом; коммунисты же, закрывая перед практикой жизни глаза и не признавая ее разумом, отрицают компромисс, но они льют воду, одни по собственному желанию, а другие вопреки ему, на синдикалистскую мельницу.
Кому из коммунистов, это общая линия схождения с синдикалистами, стала ясна, идет к массовикам синдикалистам, или, бросается и отдается индивидуализму, не порывая окончательно с idee ficse анархистов — будущего обетованного эдема.
Должен здесь заметить тем, кто замечать не хочет, что я пишу, критикую и анализирую индивидуализм, имею в виду только индивидуализм анархо-революционный, а не буржуазнозоологический или либеральный, о котором чаще всего толкуют, не только социалисты, но и анархисты, особенно те, кто хочет сбить и задеть своего противника не логикой мысли, не доводами аргументов, а....... бычачьим остроумием.
———
Три попытки о которых я говорил выше, анархо-революционного творчества разрушения, имевшие место в истории анархической мысли, переплетаясь иногда между собой во всевозможных сочетаниях и цветах, наконец, на наших глазах вылилась, хотя не в совсем новую теорию, но в нечто столь своеобразное, что за автором ее, на страницах наших анналов будет оставлено особое место.
Это теория, по удачному выражению, определена уже как „теория пустоты“ и сказано очень метко.
Желая создать „единый анархизм“ светящий тремя гранями бытия — коммунизмом, синдикализмом и индивидуализмом, творец этой доктрины и в применении на практике и по нашему убеждению, действительно оставил от анархизма пустоту.
Это течение слывет, в анархическом мире, как движение анархистов массовиков и его взяли под свое покровительство так называемые „набатовцы“.
Трудно указать, что появилось раньше — „набатовщина“ или „единый анархизм“, — быть может они одновременно породили друг друга, но теперь они стали синонимом и расколоть их, не убивая обоих, нельзя.
Но история последних дней, если не олетаргила их, то безсомнения, нанесла им смертельную рану.
Как долго протянется агония, сказать трудно; можно думать, что с кончиной махновщины, наступит конец и нм и к этому движению я теперь перехожу.
Коснуться анархо-махновско-набатовского течения я здесь могу только отчасти, так как оно требует специальных, больших работ и лишь после того, когда вся картина предстанет перед нами полностью, — а этого мы еще сделать не можем за отсутствием сырого материала.
„Единый анархизм“ почувствовав под собой возможность реального осуществления в царство Махно, соприкасаясь с действительностью превратился в социализм — о чем ясно говорится в „проэкте декларации революционной повстанческой армии Украины“ (махновцев).
В ней, в этой своего рода конституции, проводится мысль о необходимости судов за преступление, признается оставить пока, но только упорядочив, денежную систему и т. п. т. е. все то, что имеется в багаже разных программ минимум и сторонников переходных стадий.
„Третья стадия“ революции, о которой так много говорят „набатовцы“ далеко еще не наступила на Украине и в Махновии — как это утверждали триединые анархисты.
Наоборот, то, против чего боролась анархо-махновщина—комиссародержавие, там, у них, на Украине превратилось в „безвластное властничество“.
Строительство жизни на новых началах, которое должно быть положено во главу угла „единого анархизма“, оказалось неосуществимым и не потому только, что краткость времени этого не позволила, а вследствии того, что масса не может творить анархически, что еще не разрушена та рабская психология, что на каждом шагу шла наперекор идеально-хозяйственным желаниям.
Все, против чего боролись и
