не покидает меня, лишь иногда уступая место другим мыслям и затем снова выходя на первый план. Тишина набережной – тишина библиотеки.
Домой я пришла поздно. Тик-так, тик-так, тик-так… – сразу обрушились на меня шумные механические секунды. Темноту комнаты смягчал светофор. У соседа работал телевизор. Хлоп, хлоп, хлоп, хлоп, хлоп, хлоп, хлоп, хлоп… – проезжали машины. В зданиях вокруг светилось много окон. Были видны движущиеся фигуры: люди занимались обыденными делами. Под полиэтиленом снова кто-то стоял – и курил. Огонек сигареты двигался, человек, управлявший огненной точкой, был виден лишь смутно. Я встала под горячую воду и смотрела в окно. Было приятно. Ванную комнату наполнил пар и запах розмарина. Оконное стекло покрыл молочный туман, который не давал рассмотреть ничего снаружи. Только слышалось: хлоп, хлоп, хлоп, хлоп…
Я разложила кровать, хотя снова собиралась сидеть без сна. Заменила постельное белье. Пододеяльник был белоснежным, на наволочке по бокам красовались два вышитых маленьких слоника. Я вспомнила девочку из Института. Потушила свет, задернула шторы. Легла. Темнота снова меняла форму, светофор окрашивал комнату сквозь узкий проход между кухней и спальней. Когда мне надоедало участвовать в этом неустанном цветовом ритме, я закрывала двери кухни. Сейчас мне было интересно, что будет, если предаться успокаивающей монотонности. Я должна узнать, что случилось с библиотекарем, – пронеслось у меня в голове. Я должна узнать… На телефоне засветился экран. Существует некое равновесие, – подумала я. Чем больше я принадлежу библиотеке, тем меньше – всему остальному. Это было скорее чувство, чем наблюдение. Глупости, – сказала я сама себе и понюхала чистую постель. Лаванда… Меня сдавливала усталость. Однако проходили минуты и минуты, десятки минут, затем часы, а мне не удавалось уснуть. Я все знаю. Встану, попью воды, посмотрю на спящий город, раздерну шторы и буду следить за сигаретой невидимого жильца моей улицы. Буду считать, слушать секунды. Звук соседского телевизора доносится сквозь стены. Футбол. Зеленый, красный, желтый, зеленый, красный… Я не пытаюсь заснуть, просто следую ночному ритуалу. Один, два, три, четыре, пять, шесть, семь… Вслушиваюсь в биение сердца. Прижала ладонь к грудной клетке. Все спокойно. Сердце делает свою работу, стучит, стучит, стучит…
Мы никогда не одиноки. Наш организм – система систем, организация, что трудится без отдыха, – всегда здесь, при нас. Работает на нас. Непрестанно, честное слово, непрестанно!
Это испугало меня, и я села в кровати. Снова прислонила ладонь к сердцу: теперь оно стучало в ускоренном темпе, билось и билось. Что, если хотя бы один из органов в такой сложной системе забудет, хотя бы на десять секунд забудет участвовать в процессе, называемом жизнью? Что тогда будет? Невозможно, чтобы все работало безукоризненно десятки лет и каждый день в течение этих лет, каждый час, каждую секунду! Что-нибудь да откажет, потому что я не верю в безупречность, – что-то хоть раз должно отказать, забыть, подвести… Тогда вся система развалится, так сказать, за моей спиной. Меня оставит, меня предаст жизнь. Это огорчило меня. Я встала и открыла окно в ванной. Светофор будет менять цвета, а мой организм угаснет. По-прежнему будет стучать крышка люка, часы продолжат отмерять секунды, будет звонить колокол Соборной церкви, шпиль купола на углу все так же будет пронзать небо. Не надо думать об этом, хватит, хватит, хватит… Ты сейчас здесь, это важнее всего. Я закрыла окно и снова легла между хоботами вышитых на наволочке слоников.
Без семнадцати три. Когда стоит сдаться? Около пяти, скажем, не раньше… Бессонные ночи копятся – сколько я их выдержу? Вспомнилось библиотечное кресло. Не пойму, как это я никогда всерьез не задумывалась над тем, почему оно меня настолько опьяняет, что семь часов пролетают в один миг, в странном состоянии. Там я сплю потому, что не сплю дома, но есть и что-то еще. Что же? Не знаю, вправду не знаю… Накопительный эффект, который блокирует или гипнотизирует.
Все это настолько странно, что я не могу выделить ни одной подробности и остановиться на ней. Странно все вместе. Может быть, самое странное – магическая привлекательность зала. Так бело, так чисто, тишина и покой. Множество книг, все эти повести, фразы, стихи. Писатели покойные и живые… Библиотека – сокровищница. Правду сказать, с необычайной бутафорией, которая создает видимость читального зала. Все ясно: эти книги никто не читает.
Хлоп, хлоп… Машины медленно проезжали Поп-Лукиной улицей. Три двадцать пять. Вот так будет каждую ночь. Мне следовало принять снотворное. Как много что, эти препараты вызывали во мне страх. Остановят мне сердце, – оно и само иногда так тихо бьется, что лишь мое наблюдение за ним подтверждает его работу. Сколько еще осталось? Месяц-два, сказал директор. Стало быть, месяц-два минус три дня. Расслабь кисти рук, левую и правую, расслабь руки, левую и правую, расслабь ступни, левую и правую, расслабь икры, левую и правую, расслабь бедра, левое и правое… – вспомнила я, как учили нас расслабляться на занятиях по йоге. Расслабь все тело… все тело – и слушай ритм сердца. Тик-так, тик-так, тик-так… – невозможно слушать сердце, розовый будильник убивает все другие звуки. И все-таки я почувствовала, что парю, легкая, как перышко. Меня подхватил ветер. Взял меня в руки, поднял и понес над крышами домов. Я видела реку, в которой сверкали огни города. Путешествую по небу! Меня обрадовало это приключение. Я вижу все. Огни мостов, Калемегдана, темноту Военного острова, птиц, спящих на ветвях, обнаженные ветви, что ждут весну… Я посмотрела на руки ветра и увидела, что сижу на переплетенных хоботах слонов. Летающие слоны? Такого не бывает, – поняла я и стала падать. Я стремительно падала на стены крепости. Вздрогнула и проснулась прежде, чем коснулась земли. Не знаю, что я заметила прежде, что вернуло меня в реальность: сигналы светофора или тиканье часов. Или биение сердца. Если у меня продолжатся такие сны, мое сердце в самом деле выйдет из строя. Слишком большие требования, постоянная перемена ритма… Может быть, нам отведено определенное количество ударов сердца, как количество яйцеклеток? Когда они потратятся, то все… Больше нет. Может быть, с сердцем так же. Пробьется определенное количество раз и уйдет на вечный заслуженный отдых, погасит свет, нажмет на предохранитель, разомкнет электрическую цепь… Я открыла дверь кухни. Взяла половинку яблока, которая осталась сохнуть на блюдце. Села в кресло. Половина пятого. Иногда время бежит необычайно быстро. Я вспомнила, что видела, как загорелся экран телефона. Взяла его и посмотрела входящие. Миллион. Я не могла бы сказать наверняка, как мы познакомились – виделись ли на улице, познакомил нас кто-то или
