— Полина… — ложусь на бок.
— Не надо ничего говорить, — она качает головой, явно догадываясь, что я хочу обсудить.
— Ты права, это все испортит, — нехотя соглашаюсь с ней. — И, наверное, нам не стоит звонить друг другу или писать.
— Ладно. Если ты так считаешь, — сдержанно произносит Довлатова.
Между ее бровей проявляется хмурая полоса.
Я резко сажусь и обхватываю свои колени.
— Нет. Ты не понимаешь. Я пришел не за тем, чтобы потрахаться и свалить в туман на белом теплоходе. Я просто запутался, Полин, — оглядываюсь через плечо. — Мы провели вместе всего ничего, а мне кажется, у нас было так много всего, — наконец озвучиваю свои непонятные ощущения. — Секс с тобой, конечно, классный, но все остальное… откуда это?
Полина медленно поднимается.
— Я… не знаю, — ее голос звучит неуверенно.
И я теряюсь. Почему-то мне казалось, уж она-то должна быть в курсе всей этой фигни.
— Но ты же тоже это чувствуешь? Что-то происходит, верно? — спрашиваю ее.
Полина вздыхает.
— Да. И так не должно быть… Ты молод…
— Не начинай!
Как же эта хрень бесит!
— Но я не могу не начинать. Пойми, Тём, у меня больше нет права на ошибку. Время уходит. Я… — Полина трясет головой. — Всего, чего я хотела, к чему стремилась, с каждым днем становится каким-то недосягаемым. Ну что мы будем делать, что у нас есть, кроме секса? Что?!
Если бы я знал.
Но что-то же терзает меня столько дней. Выходит оно существует?
— Давай не будем загоняться и просто посмотрим, что получится? — предлагаю ей. — Завтра я уеду. Но я вернусь, и мы поговорим по-настоящему.
— Если тогда нам будет, о чем говорить, — по ее голосу понятно, что она ни во что не верит.
— Ты даже не хочешь дать нам шанс.
— Артем, я не хочу связывать тебя никакими обещаниями. И, что бы ни случилось, я всегда буду помнить о тебе только хорошее. Устраивай свою жизнь, рискуй, делай то, о чем всегда мечтал — оглянуться не успеешь, как тебе стукнет тридцать, и дальше — по накатанной.
— Не говори со мной в таком тоне. Ты мне не мамочка, — огрызаюсь я.
— Да уж какая из меня мамочка, — язвит Полина.
Я прикусываю язык, понимая, что мои слова прозвучали грубо, учитывая ее ситуацию.
— Не хочу с тобой ругаться.
— Я тоже, — потянувшись, она обвивает руками мою шею.
Наши бедра соприкасаются.
— Полин?
— Хватит, Тём. Ну я прошу тебя, — Полина целует меня в висок и встает. — Идем, сварю нам кофе, — хватает свой маленький халат.
И я, как послушный баран, иду за ней на кухню, где с каменной миной наблюдаю за тем, как Полина заправляет гейзерную кофеварку.
Момент упущен.
Что мне ещё сказать? Если я сам ни хрена не понимаю.
— Иди сюда, — хлопаю себя по коленке.
Полина садится сверху лицом ко мне и медленно целует в губы.
— Ты даже не представляешь, что для меня сделал, — шепчет она, смещая поцелуи к шее.
Я хочу спросить, что она имеет в виду, но мои губы заняты. И вот я снова беру ее прямо на чертовом стуле. Хотя кто кого берет — ещё вопрос. Оседлав прямо в своей кухне, Полина скачет на мне так жестко и самозабвенно, что я не могу отвести взгляда от ее лица.
Уходить не хочется.
Я засиживаюсь у нее до темна, кофе мы пьём уже остывшим. При этом Довлатова ведёт себя свободно, шутит и позволяет мне прикасаться к ней так, словно завтра мы снова увидимся, словно у нас с ней есть какое-то завтра.
Уже стоя в пороге с тяжёлым сердцем я говорю Полине:
— Я буду скучать, — и это единственное, в чем я уверен на все сто.
— Задай им жару, — улыбается Довлатова.
— Устроить пожар — не самое лучшее пожелание человеку, который проведет несколько месяцев в замкнутом пространстве на нижней палубе, — шучу я.
Мне хочется еще немного полюбоваться ее улыбкой.
— Тогда беру свои слова назад. Будь осторожен. Или, как там говорится, семь футов под килем?
— Спасибо, Пупсон. До встречи?
Полина коротко кивает.
— Пока, Тёма.
Я тоже киваю, давая понять, что уважаю ее решение, медленно целую в щеку, а затем выхожу за порог и спускаюсь пешком с седьмого этажа.
При этом, примерно, столько же раз меня посещает мысль вернуться назад и продолжить начатый разговор по-взрослому. Пусть я и не силен в подобном. Однако всякий раз что-то меня тормозит.
И это что-то — чертова неуверенность.
Кто я такой, чтобы просить ее дождаться меня?
Она взрослая, сексуальная и умная. А ещё смешная и ранимая. У нее потрясное тело и самая красивая улыбка.
И, кажется, ничего лучше этой женщины со мной еще не случалось.
Нет. Не кажется.
Так оно и есть
9. Полина
Два с половиной месяца спустя…
В это воскресенье Вера пригласила меня погостить у них дома, заманив своим чудесным пирогом с вишней. Если честно, у меня самой пол морозилки забито вишней, собранной на даче Довлатовых. Только я ничего не пеку, хотя раньше обожала возиться с тестом.
Не для кого.
А для себя… Какой смысл?
Потрясающий запах вишневого пирога, доносящийся с кухни, делает квартиру брата и его жены ещё более теплой и уютной.
Я сижу на ковре рядом с племянницей, а Вера вяжет крючком цветастый плед. На подлокотнике дивана с видом хозяина сидит жирный породистый кошак Сан Саныч. И это вовсе не имя с отчеством. Просто этот шерстяной засранец готов обоссать все, что видит.
— Ксюша, где лошадка? — прошу племянницу принести игрушку, которую она бросила в пороге комнаты. Малышка крутит головой, а затем указывает пальчиком. — "И-го-го" упала и плачет, — я качаю головой.
— Дай, тетя Поля погладит лошадку, — говорит Вера.
Вообще-то, это никакая не лошадка, а фиолетовый жираф. Но я без понятия, как разговаривают жирафы. Поднявшись на ножки, девочка торопится выполнить просьбу матери, а я все не могу на нее насмотреться.
Нет, я не какая-нибудь сумасшедшая бездетная тетушка, готовая очаровываться каждым малышом, оказавшимся в ее поле зрения. Я действительно люблю свою племянницу.
Но не буду кривить душой, кое-какие мысли у меня появляются.
Мы с Сережей внешне очень похожи, и дочка брата — ну просто его копия. Поэтому иногда, глядя на малышку, я думаю о том, как бы могли выглядеть мои собственные дети.
