меня, он был в курсе войны на Донбассе.
— Совсем оборзели эти америкосы, везде лезут, — ругался он. — Возомнили себя… Надо бы их проучить хорошенько. А эти, несчастные украинцы, как же можно так повестись, вообще не понимаю.
Я тоже не понимал.
— Мы уже под Киевом, — выдавал он мне фронтовые сводки.
Я думал, что победа близко, и надеялся, что скоро всё закончится. А вот Маруся заметно погрустнела.
— У тебя что-то случилось? — справился я.
— У нас всех что-то случилось, — ответила она.
— А-а, — догадался я. — У тебя родственники на Украине?
Она покачала головой.
— Папа говорит, надо уезжать, — сказала Маруся.
— Куда?
— Пока не знаем.
— Почему?
— Потому что если мы остаёмся и не боремся с властью, которая развязала войну, то мы как бы с ней заодно.
Я и не подозревал о существовании такой позиции.
— Но война началась раньше, и не мы её развязали, — возразил я.
— Мы!
— Нет.
— Ты просто не в курсе, Кость.
— А ты откуда в курсе?
— Нет оправдания этим бомбёжкам, — заявила она таким обвинительным тоном, будто я их и начал. — Большая война — это худшее, что могло случиться. С чем тут спорить?
И она ушла, не дождавшись моего ответа.
Дома я поделился с мамой этим разговором.
— Это не Маруся так думает, — сказала мама, дослушав, — а её родители, и это нормально в вашем возрасте транслировать мнение родителей.
— Но я бы мог ей объяснить, рассказать… Она, наверное, не знает…
— Кость, бесполезно спорить. Вы только окончательно рассоритесь.
— А что же делать? — расстроился я.
— Да ничего тут не поделаешь. Можно не говорить на эту тему, но это, конечно, сложно. Мне очень жаль, Кость.
Так странно — мама обычно из любой ситуации находит выход, а тут сразу сдалась, в то время как мне наша размолвка с Марусей представлялась чем-то вроде недоразумения. Я не верил, что из-за подобных вопросов можно поссориться и прекратить общаться.
Маруся стала здороваться коротко и вообще старалась лишний раз со мной не пересекаться. Я всё надеялся, что первая реакция у неё пройдёт и уступит место более спокойной. Никита мне докладывал о преступлениях украинских нацбатальонов против мирных жителей, и один раз я не удержался и переслал это Марусе. А она просто ничего не ответила.
— Вы что, поссорились с Марусей? — забеспокоилась Вергилия.
— Вроде того, — ответил я печально в надежде на утешение и, возможно, помощь.
— Из-за чего? — спросила Вергилия.
— Из-за Украины.
— Неужели она за войну?
Я обречённо улыбнулся.
— Нет, она — против.
— Но… — Вергилия пытливо посмотрела мне в глаза.
— Война это горе, — сказал я. — Но там, на Донбассе, русские люди, они хотят остаться русскими, и их больше некому защитить.
Вергилия покачала головой с таким упрёком в глазах, что мне и правда чуть не стало стыдно за то, что я сказал.
— Ты что, Кость? Как можно оправдывать войну?
— Великая Отечественная тоже война.
— Тогда мы защищались, а сейчас напали.
— Нет, это они напали на Донбасс, — сказал я. — А если бы мы сейчас не напали первыми, то они бы его уничтожили.
С каждой моей репликой Вергилины глаза расширялись и наполнялись ужасом.
— Какой кошмар ты говоришь! Не могу поверить, что ты так думаешь! Это тебе родители внушили или телевизор?
— А ты своим умом до всего доходишь?
— Да, представь себе! Читаю русских классиков.
И она убежала.
— Ещё одна нетвойняшка? — усмехнулся подошедший Никита.
— Что? — не понял я.
— Это от «нет войне», — объяснил он. — Такой у них лозунг.
— А-а. Грустно это, Никитос. Столько лет дружили, а тут раз и всё.
— Не грусти. Хорошо, что не слишком поздно узнал, кто есть кто.
Я завидовал Никитиной уверенности в нашей правоте и не мог избавиться от чувства горькой досады. Из-за чего мы воюем с Украиной, мне было понятно. Из-за чего перестали общаться с Марусей и Вергилией — не совсем.
Как-то раз в классе разгорелся нешуточный спор: у одного одноклассника знакомые родителей чудом спаслись из Мариуполя, где сидели под обстрелами без еды и воды; у другого дальние родственники пострадали от нашей артиллерии.
Я слушал, стоя в сторонке, и эти рассказы ложились на сердце тяжёлым грузом. И даже пятёрка за контрольную по алгебре его не облегчила, не пододвинула. А вдруг Маруся права, что большая война — худшее, что могло произойти? Столько невинных людей страдает…
— Нет, — сказала мама вечером, — предательство хуже.
— Неужели нельзя было всего этого избежать?
— Не знаю, Кость, — вздохнула мама. — Теоретически можно. Если б мы были внутренне посильнее, если б все хорошо делали своё дело… Одно я знаю точно — пути назад теперь нет.
— Кость, — неожиданно обратилась ко мне Маруся в раздевалке, и я успел обрадоваться, — вот ты говоришь про защиту Донбасса. (Видимо, Вергилия передала ей наш разговор). Если ты узнал, что Коля хочет побить Васю, ты пойдешь и побьёшь Колю первым?
К счастью, я довольно шустро сориентировался, что обычно мне не свойственно.
— Так Коля не хочет, а уже вовсю бьёт Васю и хочет добить, — сказал я. — Поэтому я заступлюсь.
— Особенно если ты в восьмом классе, а Коля в первом. — Маруся явно подготовилась к этому спору.
— А если больше некому? — уже менее уверенно ответил я.
— Может, и без тебя бы разобрались? А то и вовсе не подрались бы?
— Подрались.
— У меня папа кучу раз ездил в Киев по делам, и никто его там не притеснял, — поведала Маруся. — Разговоры о нацистах это просто пропаганда, чтоб оправдать захватническую войну!
— А то, что я тебе присылал, это что?
— Ничего! Таких отморозков в свастиках где угодно можно найти, и что, сразу страну бомбить?
Я понятия не имел, где можно найти отморозков в свастиках, и ничего не ответил.
— Не ожидала от тебя, — подвела итог Маруся и, намотав полюбившийся мне голубой шарф, ушла.
Я снова пересказал этот разговор маме, которая, как известно, мастер аналогий.
— В таком случае, — хмыкнув, сказала она. — У Коли старший товарищ в десятом классе — он Колю и науськивал на эту драку, чтобы ты заступился за Васю и чтоб потом, собрав всю свою ватагу, на тебя обрушиться.
Я несколько дней искал возможности изложить это Марусе, но так и не нашёл, потому что она стала неразлучна с Ваней: и на переменах от него не отходит, и из школы идут вместе. Видимо, обрела единомышленника. Что уж теперь доказывать про Колю с Васей?
Весна не могла тягаться с моей тоской и тихо проходила мимо. На какое чудо я мог надеяться? Засыпая, я представлял, что родители
