в 1956–1960 годах до 4,6 % в 1961–1965 годах[182].
То есть целью реформ в понимании высшей бюрократии было обновление и увеличение промышленного производства, а вовсе не либерализация экономической жизни как таковой, как это стало пониматься десятилетия спустя[183]. Для реальной либерализации экономической жизни было логично хотя бы отменить принятые Хрущевым за несколько лет до того указы о ликвидации артельной экономики и ограничения по ведению сельского хозяйства частными лицами[184]. Можно было полностью или частично сохранить введенную им (и быстро — в сентябре 1965 года — ликвидированную наследниками) систему «совнархозов», которые помогли децентрализировать систему управления экономикой. Как мы увидим ниже, такие идеи у некоторых высших партийных чиновников были, однако до периода перестройки они получили весьма ограниченное развитие[185].
Подготовка реформ
О непосредственном процессе подготовки «хозяйственной реформы» 1965 года известно пока немного. Хотя как минимум пятеро участников рабочих групп, разрабатывавших документы по реформе, оставили мемуары (порой довольно подробные), они носят крайне противоречивый характер. В частности, противоречива информация о составе групп, времени их организации и даже руководителях.
Единственное системное объяснение этому процессу предлагает помощник Косыгина по международным вопросам Юрий Фирсов. Он пишет о комиссии из ученых, лично отобранных Косыгиным, созданной (по его записям) 23 декабря 1964 года решением Президиума Совета министров СССР. Фирсов считает, что ее руководителем был назначен Анатолий Карпов (1905–1995), который был помощником Косыгина аж с 1939 по 1980 год.
Вторая комиссия, по его словам, была организована Госпланом для выработки конкретных документов[186]. В нее, как мы увидим далее, входили преимущественно высокопоставленные чиновники. Однако эти же чиновники отчасти входили и в первую комиссию. Более того, по всей видимости, заседания этой второй группы также проходили в Кремле, в здании правительства. По этой причине для многих принимающих участие в этих комиссиях вся эта деятельность слепилась в общий ком.
В целом свидетельства позволяют говорить о том, что на предварительном этапе за подготовку предложений по реформам отвечали целых четыре администратора — Анатолий Карпов, сотрудники Госплана Анатолий Коробов, Александр Бачурин и представлявший Государственный комитет по труду (Госкомтруд) Борис Сухаревский.
Согласно заведующему Отделом плановых и финансовых органов ЦК КПСС Борису Гостеву (до 1965 года сотруднику Госплана) и председателю Госкомцен СССР (1965–1974) Владимиру Ситнину, входившему в группу по разработке реформы, центральная организующая роль в подготовке конкретных предложений по «хозяйственной реформе» принадлежала зампреду Госплана (1963–1965) Анатолию Коробову (1907–1967)[187]. Этот человек не успел прославиться в качестве успешного реформатора. Вскоре после окончания работ над первым пакетом документов он получил обширный инфаркт, уже в октябре 1966 года оказался на пенсии и через год умер[188].
За свою жизнь он занимал множество значимых должностей второго плана в центральных экономических ведомствах (включая множество постов в Госплане (1938–1951), замминистра финансов, управляющего делами Совета министров и зампреда Госэкономсовета). Как обращает внимание Владимир Ситнин, свою наивысшую должность управляющего делами Совета министров СССР Коробов занимал в 1953–1958 годах, а до того несколько месяцев был помощником председателя Совета министров[189]. То есть это был один из ближайших соратников Георгия Маленкова, осуществившего наиболее серьезную либерализационную экономическую реформу 1930–1950-х годов. Нельзя исключать, что он и тогда отвечал за разработку реформы. По словам Ситнина, Коробов, назначенный главой комиссии по разработке реформы в 1964 году, был «душой проекта этой реформы, и, вероятно, правильнее связывать реформу 1965 года с его именем»[190]. Гостев подтверждает, что Коробов в 1965 году делал «всю рабочую часть» первоначальных документов о реформе[191]. К сожалению, более об этом человеке нам ничего не известно.
Вторым по степени значимости в этом процессе, по мнению Гостева, был Александр Бачурин (1914 — после 2000)[192]. В 1937 году он окончил Ленинградский финансово-экономический институт и сразу попал в Минфин СССР, что, возможно, было связано с резким повышением председателя Ленинградской плановой комиссии Николая Вознесенского, ставшего в том же году главой Госплана. В 1950 году Бачурин уходит из Минфина в НИИ при Минфине, что опять же хронологически совпадает с «ленинградским делом», по которому Вознесенский и группа его соратников были расстреляны, а многие их протеже либо арестованы, либо вычищены с мало-мальски заметных должностей. Здесь важно отметить, что и Алексей Косыгин был протеже Вознесенского[193]. С 1960 года Бачурин работал в Госплане заведующим отделом финансов и денежного обращения[194], в 1965 году в рамках реформы стал зампредом. Вместе с Коробовым он был специально отряжен Косыгиным в Югославию для изучения опыта экономического реформирования[195]. К сожалению, Бачурин, ушедший из жизни уже в преклонном возрасте, не оставил после себя опубликованных воспоминаний или развернутых интервью.
Третьим человеком, постоянно участвующим в процессе подготовки и последующей разработки реформ, был Борис Сухаревский (1908–1990), заместитель председателя Государственного комитета Совета министров СССР по труду и зарплате (1962–1990), член коллегии Госплана СССР, в 1940-е годы начальник сводного отдела Госплана СССР. Сухаревский был примечателен тем, что был одним из наиболее заметных интеллектуалов в экономической верхушке. Его брат — известный советский ученый-акустик Юрий (доктор наук, много сделавший для развития советского подводного флота в 1940–1960-е годы) оставил развернутые воспоминания о семье — успешных дореволюционных московских евреях (мемуаристу еще пришлось преодолевать процентную норму при поступлении в гимназию).
Мой отец окончил юридический факультет Московского университета и занимался адвокатской практикой, мать окончила фортепианное отделение Московской консерватории и давала уроки музыки. Жили мы в Филипповском переулке на Арбате на втором этаже дома № 7, принадлежащем, как и многие другие дома, страховому обществу «Россия», в огромной 120-метровой 6-комнатной квартире № 25. Мой отец Михаил Львович Сухаревский был состоятельным человеком. Сначала он был присяжным поверенным, членом коллегии адвокатов, позже занялся также частной практикой, и я помню, как раза два в неделю он давал обеды для каких-то негоциантов, с которыми вел дела. Приходило человек 10–12, причем вина не пили, на столе стояла корзина с бутылками лимонада. Мама очень старалась не ударить лицом в грязь, и обеды были действительно шикарные[196].
Семья вела нормальную буржуазную жизнь, несмотря на то что отец в целом сочувствовал большевикам и даже помогал им в «деле Шмидта» (охота большевиков за наследством миллионера Саввы Морозова, которое с помощью вымогательства и подложных браков удалось вытянуть из наследников) переправлять деньги за границу. Будущий разработчик косыгинской реформы, «очень ласковый», по словам брата, Боба Сухаревский был активным скаутом, пока его брат менял одну гимназию за
