в разрезе своей личной жизни и личного счастья, — подчеркивал он. — А я давно не умею мыслить иначе, как: что я могу сделать для ленинизма, как мне строить для этого жизнь?» (16). И далее: «Следуя гордому лозунгу “Единство цели”, я должен замкнуться в русской литературе и Истории Коммунистической партии» (17).
«Замыкавшийся» в свободное время в литературе, А. И. Солженицын держал жену в курсе своего творчества. В письмах упоминаются его новые рассказы «В городе М», «Лейтенанты», «Письмо 254». Сообщая о них жене, Александр Исаевич писал, что хотел бы «получить поддержку от Федина, Лавренева, Тимофеева и других» (18). В качестве посредницы им была использована Лидия Ежерец, семья которой к этому времени переселилась в Москву (19). Особенно Александра Исаевича интересовало мнение К. А. Федина. Упоминая об этом в одном из писем к Н. А. Решетовской, он отмечал: если последний не найдет в его рассказах таланта, то он бросит писать («вырву сердце из груди, растопчу 15 лет своей жизни») и после войны «перейдет на истфак, но свой вклад в ленинизм все равно сделает» (20).
Насколько известно, ответ пришел только от Б. А. Лавренева.
«И, наконец, он у мужа, — вспоминала Наталья Алексеевна, — а у меня — письмо, где Саня сообщает, что вот уже 10 часов вертит в руках отзыв Лавренева и никак не разберется в своем настроении. Лавренев помнит все, что посылалось ему в мае 1941 года! А все его похвалы заключаются в следующих фразах: «Автор прошел большой путь, созрел и сейчас можно уже говорить о литературных произведениях. Способность автора к литературному труду не вызывает у меня сомнения, и мне думается, что в спокойной обстановке после войны, отдавшись целиком делу, которое он, очевидно, любит, автор сможет достигнуть успехов» (21).
Ответ явно дипломатический.
К сожалению, почти неизвестны свидетельства бывших сослуживцев А. И. Солженицына, позволяющие представить его как офицера (22). Тем ценнее его собственные воспоминания: «Я метал подчиненным бесспорные приказы, убежденный, что лучше тех приказов и быть не может. Даже на фронте, где всех нас, кажется, равняла смерть, моя власть возвышала меня. Сидя, я выслушивал их, стоящих по «смирно». Обрывал, указывал. Отцов и дедов называл на «ты» (они меня на «вы», конечно). Посылал их под снарядами сращивать разорванные провода, чтобы только шла звуковая разведка и не попрекало начальство (Андреяшин так погиб). Ел свое офицерское масло с печеньем, не раздумываясь, почему оно мне положено, а солдату нет. Уж, конечно, был у нас на двоих денщик (а по-благородному «ординарец»), которого я так и сяк озабочивал и понукал следить за моей персоной и готовить нам всю еду отдельно от солдатской… Заставлял солдат горбить, копать мне особые землянки на каждом новом месте и накатывать туда бревёшки потолще, чтобы было мне удобно и безопасно. Да ведь позвольте, да ведь и гауптвахта в моей батарее бывала, да!..еще вспоминаю: сшили мне планшетку из немецкой кожи (не человеческой, нет, из шоферского сидения), а ремешка не было. Я тужил. Вдруг на каком-то партизанском комиссаре (из местного райкома) увидели такой как раз ремешок — и сняли: мы же армия… Ну, наконец, и портсигара своего алого трофейного я жадовал, то-то и запомнил, как отняли…» «Вот что с человеком делают погоны. И куда те внушения бабушки перед иконой! И — куда те пионерские грезы о будущем святом Равенстве!» (23).
Сочетая жесткую требовательность по отношению к подчиненным, необходимые профессиональные качества разведчика и умение правильно строить свои отношения с вышестоящим начальством, А. И. Солженицын сразу же зарекомендовал себя как образцовый офицер (24). Уже 26 июля 1943 г. командир 794 ОАРАД капитан Е. Ф. Пшеченко представил его к ордену Отечественной войны II степени (25). 10 августа 1943 г. Александр Исаевич был удостоен этой награды (26). Прошло еще около месяца, и 15 сентября 1943 г. его произвели в старшие лейтенанты (27).
7 ноября 1943 г. в 26-ю годовщину Великой Октябрьской социалистической революции старший лейтенант А. И. Солженицын направил жене письмо, в котором говорилось: «…В этот день самый мудрый из революционеров и самый революционный из мудрецов поставил мир на ноги… За два года кровью и храбростью мы подтвердили свое право праздновать 7 ноября» (28).
В результате контрнаступления Красной Армии в 1943–1944 гг. немецкие войска были отброшены от Волги и вытеснены с Северного Кавказа (29). Н. А. Решетовская и ее мать получили возможность вернуться домой. Видимо, прежде чем покинуть Талды-Курган, Наталья Алексеевна известила об этом мужа (30). Затем снова Алма-Ата и десять суток до Москвы. Здесь их встречал брат Марии Константиновны В. К. Туркин, с которым она не виделась тридцать лет (31).
А дома Наталью Алексеевну ждало «большое письмо» от мужа (32). Оказывается, едва она успела добраться до Алма-Аты, как Александр Исаевич появился в Ростове-на-Дону (33). На основании свидетельства Н. А. Решетовской, а также ее переписки с мужем мы можем утверждать, что из части А. И. Солженицын уехал не ранее 22 марта (34), вернулся обратно не позднее 9 апреля (35).
По свидетельству А. И. Солженицына, весной 1944 г. он побывал не только в Ростове-на-Дону, но и Москве (36). Имеются также воспоминания бывшего офицера Л. В. Власова, с которым Александр Исаевич познакомился на ростовском вокзале, а затем добирался до столицы. Расставаясь, они на всякий случай обменялись адресами и стали переписываться (37). Под Москвой в Барвихе А. И. Солженицын навестил К. С. Симоняна, который работал в правительственном санатории под началом А. М. Ежереца, своего будущего тестя (38).
Как именно Александру Исаевич удалось в разгар войны побывать в Ростове и Москве, он умалчивает. Н. А. Решетовская утверждает, что ее муж получил отпуск (39). Отпуск во время войны представлял собою большую редкость. Для этого требовалось стечение исключительных обстоятельств. А поскольку ни Александр Исаевич, ни Наталья Алексеевна ничего не пишут на этот счет, заслуживает проверки версия, что появление А. И. Солженицына весной 1944 г. в тылу было связано не с отпуском, а с командировкой, причем, вероятнее всего, в Москву.
Что же писал он жене? Оказывается, о ее «поездке к нему на фронт» (40). Не успела Наталья Алексеевна обустроиться в Ростове-на-Дону, как здесь появился подчиненный А. И. Солженицына — сержант Илья Иосифович Соломин.
«Илья Соломин, — пишет Н. А. Решетовская, — привез мне в Ростов гимнастерку, широкий кожаный пояс, погоны и звездочку, которую я прикрепила к темно-серому берету. Дата выдачи красноармейской книжки свидетельствовала, что я уже некоторое время служила в части. Было даже отпускное удостоверение. Но я не боялась — фронтовому офицеру ничего не сделают за такой маленький обман» (41).
Можно было бы допустить, что Наталья Алексеевна придумала эту историю, однако впервые о ней поведал сам А. И. Солженицын еще в 1963 г. (42) Нашла она отражение и «В круге первом», и в фотографиях того времени (43).
