Книга Сердце Рароха - Элли Флорес

Когда привезли под покрывалом Пребрану, Елица стояла позади, всеми забытая, всеми отвергнутая. Она смотрела, как после обряда с Пребраны сняли вышитое тончайшее полотно, и как та, розовея от смущения, подняла личико к мужу для первого поцелуя… Ах, до чего же хотелось Елице закричать, затопать ногами, вонзить в обоих острый нож!

Сдержалась — чудом. Затаилась. Дала себе клятву: жить, покуда не сбудется месть, покуда Беломир не узнает, каково это — потерять самое дорогое, любимое, желанное.

Но как ударить побольнее и самой не погибнуть? Не то, чтобы Елице хотелось жить, только вот смерть представлялась не слишком желанной даже теперь, в ее сумрачном состоянии…

Она стала много времени проводить в книгохранилище, советовалась со старыми переписчиками, раз даже тайком сходила к старику, про которого говорили — знается с темными богами, и упросила его провести весь цикл гаданий на внутренностях животных.

Многое узнала Елица о запретных обрядах, за каплю тех знаний старый жрец Зареслав мог бы наложить на нее наказание, равное по тяжести преступлению.

А потом Пребрана заболела. Вначале думали, будто дело в простой простуде, и приступы трясучки и злобствования пройдут сами собой. Не прошли, усилились — молодая княгиня кричала криком от боли, рвала зубами подушки, одеяла, кусала свои белые холеные руки, проклинала всех кругом, из рта у нее шла густая пена, как у бешеной псицы.

У постели болящей перебывали все целители Межеполья, за ними и другие лекари, самые знатные, самые славные и искусные. И ничего не вышло у них. Пребране становилось все хуже. Юная красавица стала ходить во сне, почти не ела и не пила, не разговаривала ни с кем, и превратилась за неполные шесть месяцев в развалину с тусклыми волосами, провалившимися глазами, бессильными тонкими ручками и ножками.

Беломир страдал, наблюдая за женой. И Елица, видя его муки, воскресла. Улучив подходящий миг, она проскальзывала в спальню княгини, становилась за ширмой в углу и слушала с наслаждением, как рыдает слепой князь у ее изголовья. Слушала — и каждый звук складывала в сердце, чтобы позже, у себя, еще раз его вспомнить и улыбнуться.

Но в последнюю седмицу всех, кроме князя и двух самых доверенных служанок, пускать к Пребране перестали. Что-то совсем плохое стряслось там, шептались холопы в ужасе. Что-то такое, отчего князь одним утром появился на людях с завязанной справа щекой и видом больного старца.

Вот тогда-то и прозвучало впервые слово «двоедушница».

Человек с двумя душами, одна из которых нечисть — проклятие для рода, наказание для всего селища, тварь непотребная и лютая. Сам он может быть и не виноват в своем несчастье, только что с того — так или иначе, став двоедушником, больной больше не источает извечный свет, а несет одну тьму и горе окружающим.

Если стала Пребрана двоедушницей, один для нее исход — осиновый кол в сердце и особый обряд похорон, чтобы не встала и не потревожила честный народ в посмертии. Так шептались люди, и шепот становился все громче и громче.

Даже власть князя, да что там — власть верховного жреца бессильна перед человеческим страхом, возникшим при встрече с таким злом.

А сильнее страха только любовь… Да где взять ее молодому Беломиру Слепцу, откуда выкликать? Она не камень, на дороженьке не валяется.

И приходит любовь только к достойным, к тем, у кого сердце и руки чисты.

* * *

Священный древний лес неподалеку от дворца шумел, жизнь в нем не прекращалась и ночами. Сильные охотились на слабых, слабые старались упрятаться поглубже, а если не помогало — надеялись на свою быстроту. Где-то ухал филин; молодые зайцы пугливо пробирались под прикрытием надежных кустов дикой малины и ежевики. Потревожили ушастые по дороге дремлющего ужика, еще больше задрожали и прыснули бегом в нору, а уж, сам со страху трясущийся, утек под большой камень блестящей лентою.

В глубине леса была большая поляна, тщательно выровненная, расчищенная и усыпанная песком речным да белыми мелкими камушками. Луна высвечивала постройки в центре.

Главный храм княжества Сольского, величественное здание целиком из дерева, без единого гвоздя, плыл в ночи подобно кораблю с нерушимыми правилами и ясно очерченным на карте путем. Вокруг него не было стен. На дверях не висели замки с секретом, лишь крючки с простыми петельками — зверей не впускать. Да и к чему все это? Если храм не охраняет вера его людей, то не спасут никакие ограды и запоры.

Рядом стоял дом послушников и младших жрецов, все они давно уже видели десятый сон, умаявшись после длинного дня, состоявшего из трудов и молитв во славу Огнесвета Творца. Чуть в стороне расположились хозяйственные здания — конюшня, птичник, коровник, амбар, а также сад-огород с уголком лекарственных трав, овощными грядками и фруктовыми деревьями.

Старый Зареслав не спал. Сидя перед простым металлическим алтарем в полумраке, он перебирал на коленях бусины четок. Каждая — особая просьба к Премудрому и Наимилостивейшему, в каждой свой смысл.

Вот просьба дать князю терпения и закалить его для предстоящей битвы со злыми силами, распоясавшимися прямо у него под носом. А вот мольба облегчить молодой княгине страдания, послать ей хоть немного сна и аппетита, чтобы продлить дни и ночи.

Вера Зареслава прошла множество испытаний. Когда-то, в далекой юности, надменный боярич из знаменитого своей храбростью рода взбунтовался и решил уйти куда глаза глядят — путешествовал и дрался, любил и ненавидел… Он даже отрекся от веры однажды, не перейдя, впрочем, тонкую грань между богоборчеством и богохульством.

А потом случилась Встреча. Та, о которой мечтают и послушники, и рядовые жрецы, и сам верховный жрец, но не у каждого мечта сбывается.

Зареслав пережил ее чудом — увидевший наяву бога часто или сходит с ума, или умирает. А придя в себя, испытал первое видение будущего и понял, что отныне его дорога ведет обратно в храм. К Огнесвету Творцу, чей лик в яви — солнце, очажный огонь, молния.

Видения-прозрения случались редко, но всякий раз вынимали из жреца частичку его жизненных сил. Он старел быстрее, чем сверстники, но и жизнь его удлинилась — немногие ведали, что родился Зареслав еще тогда, когда отец покойного Стоума, Любомир, гукал в колыбели.

Нельзя было управлять видениями — они шли по воле светлых богов, и не цельными картинами, а кусочками, обрывками, которые потом приходилось складывать хоть в какое-то подобие смысла. Именно таким было видение, после которого Зареслав приказал Осмомыслу привезти тогда еще мальчика-пленника по