мы выбрались из зала и как очутились на улице.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ,
в которой автор считает возможным и даже необходимым (но только в качестве исключения) показать один маленький дефект своего начальника, ибо своеобразие некоторых моментов не допускает его не показывать. Автор не делал этого раньше и обязуется не делать этого впредь (если только у него, у автора, это получится).
Мне действительно пришлось съездить в Москву в Центр связи еще два раза. Исаев дал деньги на новенькие рации. Оба раза ездил я банально на электричке. Правда, перед начальником я сразу поставил условие, что поеду только в мое рабочее время и с оплатой текущих расходов. Ездил, понятно, один одинешенек. Результатом этих поездок стали четыре совсем маленькие ручные рации, которые я выбрал сам.
В те времена связь для гражданских лиц была очень мало доступна. Множество ограничений особого выбора не давало. Но по знакомству мне, что называется, «разогнали» мощность передатчиков на порядок. Это давало гарантии на то, что вся наша рабочая территория будет «покрыта» одними лишь ручными рациями без базовой станции с моей антенной на крыше. Эту свою антенну я оставлял в качестве монумента, олицетворяющего собой наши с Тонечкой высокие (в прямом смысле) отношения, а так же для своего радио хобби.
Рации я привез довольно рано. Можно было бы, и погулять подольше, но за меня дежурил Михаил. Как я уже упоминал, мне он был симпатичен, и я вовсе не собирался злоупотреблять его добротой и безотказностью.
Исаев в своем кабинете был один. Куда услали Тонечку Воробьеву, я не знал и конечно «Самого» спрашивать не стал. Он жестом показал сесть. Начальник долго разговаривал по телефону, как мне показалось, в его диалоге с телефонной трубкой существовало два, может быть с большой натяжкой три предложения, слова в которых, да и сами предложения он тасовал так витиевато, что внешне создавалось реальное ощущение долгих и очень сложных дипломатических переговоров.
Я незаметно глянул на подоконник. Усатый Ницше на подоконнике жил и жил весьма активно (лента-закладка сместилась далеко за середину книги).
Меня так и подмывало спросить Исаева, что, по его мнению, в высказываниях Ницше представляется ему особенно неверным? Но, памятуя о том, что у всех в ушах еще звучит мой голос о намерении посетить лабораторию с Леночкой и весьма возвыситься с ней в отношениях, я не рискнул ничего спрашивать.
Исаев исчерпал варианты перебора одних и тех же слов и положил трубку.
Я выложил на стол четыре красочных коробки, остатки Исаевских денег и, от руки написанную, ведомость моих расходов.
Исаев сразу начал изучать ведомость, приложенные билеты, квитанции Центра связи. Иногда спрашивал меня про тот или иной пункт. Зная его привычку повторять за собеседником, я специально старался использовать слова с буквой «Р». Исаев (как я уже писал) довольно здорово картавил и мне это очень нравилось!
– А это за что? – спрашивал Исаев, показывая безупречно ухоженным ноготком на строчку в ведомости.
– Электричка, же! – как бы возмущался я, – вот и проездной билет!
– …Элект'гичка, – грассировал начальник, – п'гоиздной билет…
Рации Исаеву понравились. Он без промедления решил проверить, как это работает. Я включил ему одну, с другой пошел гулять по территории завода. Связь, как я и ожидал, везде была устойчивой. Я предложил уйти дальше, чтобы определить границы ее действия. Исаев не возражал. Мне все равно было куда идти, я пошел вдоль железной дороги, маршрутом, которым мы все на работу ходим.
И тут я увидел ее!
Тонечка Воробьева в своих туфельках неровно шла по шпалам мне навстречу. Она заметила меня, мило улыбнулась, оглянулась зачем-то, подошла. Кулачки вместе, локотки вместе – прижалась. Я поцеловал ее в щечку.
– Чего ты здесь гуляешь, – поинтересовалась Тонечка, – у тебя же смена? Тебя что, шеф выгнал? – шутливо спросила она.
– Совсем наоборот, – весело парировал я, – он меня специально прислал тебя встретить. А вдруг наш лохмач Мишка тебе юбку задерет! – переходил я на свой хамоватый тон.
– А ты что, ревнуешь, что ли? – улыбалась Тонечка Воробьева.
– Конечно! – попытался серьезно ответить я, – пусть только попробует, я его достоинства лишу!
– Не нужно, – смеялась Тонечка Воробьева, – у него же, наверное, подруга есть!
– У него их тут десятки! – подбирался я к Тонечкиным прелестям.
– Женька, ну не сейчас… – проявила неготовность Тонечка.
– Конечно не сейчас, радость моя! – продолжал я подбираться.
– …Ну не здесь же!.. – уже менее уверенно сопротивлялась она.
И тут, каким-то попугайским, хриплым и очень злым голосом проснулась рация: «П'гек'гатите заниматься е'гундой! Вы с ума там, что ли, сдвинулись. Антонина, с'гочно в офис, у меня совещание ско'го!»
Минуту мы молчали, втянув головы в плечи. Неизвестно, кто из нас двоих испытывал более яркие эмоции! Хотя, почему из двоих, еще рация была. И эта рация имела над нами абсолютную власть!
Какой же я остолоп! Чтобы удобнее было с Исаевым разговаривать, я активировал режим VOX. Рация ловит звук и сама включается в режим передачи. Короче говоря, Исаев сидел в своем кабинете и слышал наш целомудренный разговор.
Я понял, в глазах начальника я упал ниже плинтуса!
– А подслушивать неп'гилично, да, милая Тонечка? – обиженно передразнил Исаева я, так и не выключив рацию. Забыл, честное слово, забыл!
* * *
Надо отдать нашему начальнику должное, после этого разговора с Тонечкой Воробьевой, он никак не проявился в этом отношении.
Рации Исаев покупал, что называется, «на вырост». Он планировал расширять штат охраны, увеличивать количество постов. Пока же такой чести удостоились видео операторы и главный инженер. Третью станцию Исаев оставил себе, чтобы мы не болтали зря в эфире (как будто мы для этого не могли банально перейти на другой канал), четвертая так и осталась в запасе. Теперь у нас появилась возможность хотя бы общаться между собой мобильно. С Исаевым я уговорился так: я обслуживаю рации, он доплачивает мне за это некоторую сумму.
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
Тонечка Воробьева ни с того ни с сего пришла ко мне и пришла довольно поздно. Сама пришла. Пришла ко мне. Поздно пришла!
Обычно в это время я уже диван готовил ко сну, а тут засиделся в эфире – были хорошие проходы, говорил с очень удаленными радиолюбителями.
Тонечка постучала в окошко и сразу к двери (которая на ночь запирается). Я не знал, кто постучал, думал – из сменщиков кто-то что-то забыл.
Открыв дверь, я обалдел – Тонечка Воробьева собственной персоной!
Она стояла, слегка склонив голову, почему-то застенчиво скрестив руки. Весь вид ее говорил: «Ну, вот, что
