Скряга схватил кисть и приготовился продемонстрировать, как красят в один слой. Красс и Сокинз молча за ним наблюдали.
Но как только Скряга поднял кисть, дабы сделать первый мазок, ему почудился чей-то шепот. Он положил кисть и крадучись пошел наверх выяснить, в чем дело. Как только он повернулся к ним спиной, Красс схватил стоявшую поблизости бутылку с олифой, влил в краску добрых пол-литра олифы и быстро размешал. Скряга тут же вернулся: он никого не поймал. Должно быть, ему показалось. Он поднял кисть и начал красить. Получилось еще хуже, чем у Сокинза.
Сперва он упрямо и безуспешно продолжал красить. Потом сдался.
− Придется все-таки красить в два слоя, − сказал он, насупившись. − К сожалению.
Он чуть не плакал.
Если так пойдет и дальше, фирма обанкротится.
− Заканчивай сам, − сказал он и отложил кисть.
Скряга снова принялся бродить по дому. Теперь ему не терпелось уйти, но он хотел уйти незаметно. Поэтому он выскользнул через черный ход, обогнул дом, прокрался за ворота, а там уж сел на велосипед и отбыл.
Его исчезновения никто не заметил.
Некоторое время тишину нарушал только шум инструментов.
Слышался мелодичный звон мастерка Банди, перестук молотков и визг пил, да скрежетала стремянка, когда ее перетаскивали с места на место.
Никто не смел произнести ни слова.
Наконец не выдержал Филпот. Ему очень хотелось выпить.
Дверь его комнаты была по-прежнему открыта.
Филпот внимательно прислушался. Он мог голову дать на отсечение, что Хантер уже ушел. Он выглянул на лестничную площадку и увидел Оуэна, который работал в комнате, выходящей на фасад. Филпот скатал из бумаги маленький шарик и бросил в Оуэна, чтобы привлечь его внимание. Оуэн оглянулся, и Филпот начал делать ему знаки: одной рукой он показал вниз, а загнутым большим пальцем другой − через плечо в направлении города, сопровождая все это подмигиванием. Эту пантомиму Оуэн истолковал как вопрос − ушел ли Хантер. Он покачал головой и пожал плечами: не знаю, мол.
Филпот осторожно пересек лестничную площадку и, украдкой заглянув в пролет лестницы, прислушался. «Ушел или нет?» − думал он.
Озираясь по сторонам, он на цыпочках подошел к Оуэну с зажатым в руке мастерком. Он был похож на опереточного разбойника.
− Как ты думаешь, он отвалил? − спросил он хриплым шепотом.
− Не знаю, − тихо ответил Оуэн.
Филпоту крайне важно было это знать. Ему страшно хотелось промочить горло, но не годится, чтобы Хантер увидел его с бутылкой. Надо как-то выяснить, ушел тот или нет.
Наконец у него появилась идея. Он спустится вниз взять цемента. Поведав свой план Оуэну, он тихонько вернулся в ту комнату, где работал, а затем, громко топая, вышел на лестницу.
− Шпаклевки не найдется, Фрэнк? − спросил он громко.
− Нет, − ответил Оуэн. − Мне она не нужна.
− Тогда я спущусь вниз. Тебе что-нибудь принести?
− Нет, спасибо, − ответил Оуэн.
Филпот, стуча башмаками, прошел вниз, в кладовку, которую Красс превратил в малярную мастерскую. Красс был там, он перемешивал краски.
− Возьму немного шпаклевки, − сказал Филпот.
− Скотина эта ушла? − шепотом спросил Красс.
− Не знаю, − ответил Филпот. − Где его велосипед?
− Он всегда оставляет его за воротами, чтобы не было видно отсюда, − ответил Красс.
− Я тебе вот что скажу, − прошептал Филпот после паузы. − Дай мальчишке пустую бутылку, пусть сбегает к воротам, посмотрит, там ли велосипед. Если Скряга заприметит его, пусть мальчишка сделает вид, что идет в мастерскую за олифой.
Так и сделали. Берт пошел к воротам и тут же вернулся: велосипеда не было. Добрая весть тут же разнеслась по дому; ее сопровождали радостные восклицания.
− Слава богу! − говорили одни.
− Хоть бы эта скотина свалилась с велосипеда и сломала себе шею, − вторили другие.
− Эти святоши все одинаковы. Ни единого доброго слова не стоят.
Теперь, когда Скряга ушел, почти все на несколько минут прервали работу, чтобы обругать его как следует. Потом снова принялись за работу. Скованность, вызванная присутствием Скряги, исчезла, и дело спорилось. Кое-кто достал трубку и закурил, продолжая работать.
Старик Джек Линден тоже закурил. Недавняя выволочка расстроила его, и, увидев, что другие курят, он тоже решил малость подымить, чтобы немного успокоиться. Обычно он за работой не курил. Это считалось нарушением дисциплины.
На обратном пути Филпот на минуту задержался возле Линдена и шепнул ему что-то, после чего Линден пошел за ним наверх.
Войдя в свою комнату, Филпот приставил стремянку к шкафу и, взяв бутылку пива, вручил ее Линдену со словами:
− Глотни-ка, дружище, это взбодрит тебя.
Пока Линден в спешке пил, Джо караулил на лестнице, на случай, если Хантер вдруг возвратится.
Когда Линден опять спустился вниз, Филпот уже прикончил бутылку, спрятал ее в дымоход и начал снова заделывать трещины и щели на потолке и стенах. Сегодня вечером он должен постараться, иначе Скряга устроит скандал, когда явится сюда завтра утром.
Оуэн продолжал работать машинально, угрюмо насупив брови. Он чувствовал себя, точно побитая собака.
Его до глубины души возмущало, как Скряга обошелся с бедным стариком Линденом. Угнетало чувство собственного бессилия.
Всю жизнь одно и то же: тяжелая работа в унизительных условиях. А единственным результатом этой работы являлось то, что он не голодал.
Будущее, насколько он понимал, было столь же безнадежным, как и прошлое, даже хуже, ведь настанет же день, если он к тому времени не умрет, когда он не в состоянии будет работать.
Он подумал о своем сынишке. Неужели и он превратится в раба, всю жизнь будет занят каторжным трудом?
Уж лучше бы он умер!
Думая о будущем своего ребенка, Оуэн чувствовал, как вскипает в нем ненависть к товарищам.
Это они − его враги. Ведь они не только спокойно, как домашний скот, относятся ко всему, что их окружает, нет, они еще к тому же защищают существующие порядки, высмеивают и отвергают любое предложение их изменить.
Это они − истинные угнетатели, те, кто говорит о себе: «Разве мы люди», кто, прожив всю жизнь в бедности и страданиях, считает, что все пережитое ими смогут пережить и дети, которых они произвели на свет.
Оуэн ненавидит их и презирает, потому что они примирились с тем, что их дети обречены на нищету и тяжкий труд, и сознательно отказываются шевельнуть пальцем, чтобы создать для своих детей лучшие условия жизни, чем те, в которых они находятся
