Прятаться больше не было смысла. Адам включил фонарь и вошел внутрь. Никого. Гнетущая тишина, лишь доносится хриплое дыхание курильщика – Старика. Он оставил его караулить на входе, а сам начал собирать разбросанные артефакты в контейнеры. Артем и Тася занялись тем же.
Не прошло и получаса, как все было упаковано и уложено в рюкзаки. Артефактов собрали множество, некоторые – очень редкие, но ни у кого не возникло желания восторгаться и радоваться удаче. Тревога не отпускала.
Адам подал знак на выход. Старик, присевший на пороге, неловко поднялся и уронил автомат. В мертвой тишине звук упавшего тяжелого куска металла показался оглушительным. Казалось, эхо усилило его десятикратно. Группа застыла.
В наступившем после шума безмолвии раздался сладкий детский зевок. Послышалось хныканье, кто-то закопошился, и из дальнего темного угла, где была свалена ветошь, вышла заспанная девочка лет девяти. Волосы ее растрепались и сбились в колтуны, руки, лицо и одежда были перемазаны запекшейся кровью. Вслед за ней показался белокурый кроха, такой же неухоженный и грязный, с бороздкой соплей под носом. Еще один, совсем маленький ребенок, не старше года, в рубашонке до пояса и с голенькой попкой подполз к детям на четвереньках.
– Ты кто? – спросил опешивший Адам у девочки, ощущая нехороший холодок по спине. Он уже догадался кто. Судя по Тасиному описанию, этот белокурый малыш, что стоит возле нее, порезвился днем на пароме. И мертвые сталкеры на улице, скорее всего, отправлены на тот свет кем-то из троицы. Забавы ради. Эти существа так играют.
Стрелять в существ не было смысла. Те сталкеры на дороге наверняка стреляли, а теперь кормят мух. Но что тогда? Переговоры? Но что можно предложить тем, кто убивает ради удовольствия?
Девочка молча разглядывала его. От нее шло слабое, рассеянное, голубоватое свечение.
– Папитька добьий? Хоесий? – спросил белокурый мальчик, дергая ее за руку. Очевидно, она была у них за главную. Младший ребенок уселся на пол и начал играть какой-то штуковиной. Адам пригляделся. Это была оторванная человеческая рука.
– Я Биту, – сказала девочка, склоняя голову набок. Она не была мутантом. Но и не человек. Вот почему Адам до последнего не ощущал ее присутствия.
– А братишку как зовут? – спросил он, леденея.
– Сиэйт, – ответила Биту бесцветным голосом. – А это Кейфор.
Она показала на годовалого младенца, глодающего чужой палец. Где-то на задворках сознания, где еще шел слабый мыслительный процесс, не до конца остановленный наплывающими волнами страха, Адам понял, что это не совсем имена. Биту – это В2, Сиэйт – С8, Кейфор – К4. Господи, это номера. Ужасная догадка мелькнула у него в голове. Кто в этом свихнувшемся мире может называть детей номерами?
– Где ваши папа и мама? – подал голос Артем.
Лучше бы он молчал.
– Мозья я поигьяю? – заканючил Сиэйт, глядя на Артема плотоядно.
– Нет, сейчас время спать. Иди в кроватку, – твердо сказала Тася тоном строгой мамаши, увещевающей шаловливого дитятю. Малыш отступил назад и тихонько захныкал.
– Ты нам не мама, – угрожающе произнесла Биту. – Ты еда!
В руках у девочки появился светящийся золотистый шар с голубыми отростками-щупальцами. Размахнувшись, она изо всех сил швырнула его в Тасю. Адам не успел ни о чем подумать. Он просто встал на пути у аномалии, пытаясь отвести ее в сторону и одновременно прикрывая девушку. Но шар летел слишком быстро.
Под пронзительный Тасин визг Адама окутало ослепительное желто-голубое сияние. Он оказался в чем-то тягучем, где невозможно двигаться, невозможно шевельнуть ни рукой, ни ногой, ни пальцем. Ни даже моргнуть… Невозможно – потому что тела он больше не чувствовал. Дыхание? Оно стало не нужным. Он существовал как частица сознания в желто-голубом вязком свете. Это было приятно. Совсем не больно. Просто интересно. Он ничего не мог разглядеть, зато прекрасно все слышал.
* * *
Тася невольно взвизгнула, когда светящийся шар попал в Адама. Короткая вспышка света озарила храм, и ангел исчез. Испарился вместе с аномалией. Девушка на мгновение оцепенела, а потом ее ноги подкосились, и она упала на колени.
– Господи, где он?! – выдохнула она.
– В ловушке, – ядовито ответила Биту.
Младенец, бросив старую, потерявшую вкус руку, пополз к новой игрушке. Артем прижал безвольно обмякшую Тасю к себе, отворачивая от детей и закрывая своим телом. Вдруг замолчавший было белокурый Сиэйт всхлипнул громче.
– Папитьки нетю, – промямлил он и разразился громким плачем. – Нетю, а-хна-хна-хна-а, – голосил он, заливаясь слезами. Младенец, оглянувшись на него, прекратил движение и, словно за компанию, затянул грудным голосом унылое «эээ-хэ-хэ-хэээ». Биту села на пол и тоже заплакала. Ее плач был другой, осмысленный, не из-за исчезнувшего «папочки». Она плакала, как это делают взрослые, от усталости и безысходности.
Тася и Артем, воспользовавшись детской истерикой, отползли к выходу. Неожиданно Старик бросил автомат и решительно подошел к девочке. Он встал на колени и обнял ее.
– Доченька моя, не плачь. Ты моя красавица. Ну не плачь, не плачь, – говорил он, гладя ее по голове, по спине, целуя ее грязное, в запекшейся человеческой крови, заплаканное личико. Другой рукой он притянул к себе ревущего Сиэйта. Увидев это, Кейфор тоже подполз к Старику, тот заботливо обнял и его. Он что-то шептал им, гладя и целуя. Делал он это более чем искренне. На глазах его тоже выступили слезы, а голос… Тася и не подозревала, что Старик может говорить с такой любовью. Биту обвила его шею своими ручонками, младшие дети уткнулись мордочками в его мягкое, объемное пузо.
– Моя девочка, принцесса, прости, что я так долго тебя искал, – проговорил Старик.
– Ты будешь нас любить? – прошептала Биту, всхлипнув.
– Конечно, всегда.
– А если мы не будем слушаться?
– Даже тогда. Всегда буду тебя любить. Ты же моя доченька, ангелочек мой. И мальчишки тоже.
Он достал из кармана какую-то тряпку и вытер ей слезы, размазывая чужую кровь по лицу. Вытащил свой паек, угостил малышей галетами. Биту отказалась, но ей понравилось, что младшие перестали плакать и удовлетворенно зачавкали. Она явно заботилась о них.
Девочка позволила Старику уложить братишек спать, но сама баиньки не захотела.
– Расскажи рассказку-поганку, – попросила она немного капризно.
– Про что?
– Про самое-пресамое стыдное-престыдное, что ты сделал. Только не обманывай.
Тася догадалась, чего хочет Биту. Прощупывает папочку на вшивость. Если он сможет открыться в том, чего больше всего стыдится сам, значит, и ей не врет. И от того, насколько честно и полно он вывернет себя наизнанку, зависит его жизнь. И их с Артемом заодно.
Старик тоже это понял. Он тяжело вздохнул, виновато взглянул на Тасю с Артемом и рассказал, зачем на самом деле он пошел в эту ходку. Оказывается, он хотел забрать схрон себе, а друзей своих обмануть. Если получится – уйти он них незаметно, если нет – сдать Паромщику или на мертвые болота завести. Или даже убить, если придется.
