и различными суммами денег самые заметные благотворительные начинания[42].
Наполеоновское возрождение
Наполеоновское вторжение, пробудившее сильные патриотические чувства, вызвало у женщин стремление служить своему народу как традиционными, так и новыми способами. Продвигаясь вглубь России и сея опустошение на своем пути, осенью 1812 года войска Наполеона заняли Москву, из которой к тому времени бежало 95 % жителей. Тягостное чувство от этого надругательства усугублялось слухами о том, что солдаты Наполеона насилуют и убивают русских женщин. Многие воспринимали вторжение как знак Божьего наказания за грехи России, и это стало для представителей высшего общества поводом отказаться от западного рационализма и материализма, а также от французского влияния, доминировавшего в культуре высшего света со времен Екатерины Великой. Такая травма побудила некоторых набожных женщин вновь принять на себя традиционную роль заступниц перед Богом за свой народ перед лицом опасности. «Французам обязаны мы развратом, — писала выпускница Смольного Мария Волкова своей подруге и бывшей соученице в 1812 году. — Подражая им, мы приняли их пороки, заблуждения… Они отвергли веру в Бога, не признают власти, и мы, рабски подражая им, приняли их ужасные правила, чванясь нашим сходством с ними…» В провинциальном городке, где Мария с семьей поселилась после бегства из Москвы, она регулярно посещала церковь, чтобы «умилостивить Бога за себя и своих соотечественников» [Волкова 1989: 297, 314]. Анна Римская-Корсакова дала обет уйти в монастырь, если Бог спасет русских от Наполеона. Привычная к суровости монашеской жизни, после победы русской армии она исполнила свою клятву[43].
Помимо этого, женщины стали участвовать в общественной жизни и иными способами. В 1807 году дворянка Надежда Дурова бежала из своего дома в Уральских горах, решившись отвергнуть свою женскую долю. Переодевшись юношей, она вступила в русскую кавалерию и геройски сражалась во время Наполеоновских войн. Мария Волкова и другие женщины ее семьи, пережидавшие войну в деревне, щипали корпию для перевязки раненых и отправляли в прифронтовые госпитали. Прасковья Ильинична Манзей, уже обремененная долгами и привыкшая экономить каждую копейку, пожертвовала на военные нужды солидные суммы, которых хватило на закупку снаряжения для 20 воинов. Кроме того, она отправила на войну четверых сыновей, и все они отличились в боях. За эти заслуги в 1814 году она была награждена бронзовой медалью. Захваченные общим подъемом национального самосознания во время наполеоновского нашествия, русские женщины почувствовали потребность доказать, что они, по выражению одной из них, «не уступают своим супругам, братьям, сыновьям в любви к Отечеству»[44].
Если Наполеоновские войны стали зерном, вокруг которого кристаллизовалось гражданское общество, то женщины тоже участвовали его создании[45]. В ноябре 1812 года они основали одну из первых в стране волонтерских ассоциаций — Женское патриотическое общество. «Желание быть полезным обществу не заключается в одном мужеском поле», — говорилось в «Приглашении» к вступлению в его члены [Жукова 1996: 41]. Общество, о создании которого было объявлено 15 ноября, привлекало участниц не только из Санкт-Петербурга, но и из других городов. Хотя сама инициатива исходила от знатных кругов, Общество принимало в свои ряды женщин не только дворянского звания, а и других сословий; в число его членов, которых в 1812 году насчитывалось 74 человека, входили жены богатых купцов и банкиров. Женщины из удаленных губерний — Пермской, Саратовской, Астраханской — присылали деньги на поддержку работы Общества. Первоначально созданное для помощи пострадавшим от Наполеона, Общество продолжало действовать и после того, как он был изгнан из России[46]. Присутствие членов Общества в публичном пространстве не вписывалось в представление Марии Волковой о надлежащей роли женщины: «Откровенно говоря, — неодобрительно замечала она, — если хотят делать добро и благотворить, то можно обойтись без гласности. В предприятии же этих дам я вижу желание выказаться. Это признак тщеславия, неприятного и в мужчине и которое вовсе не нравится мне в женщине, назначение коей держаться в стороне…» [там же: 318]. Однако многие охотно воспользовались возможностью взять на себя более заметную роль в обществе. В последующие годы такие благотворительные объединения сделались почти обыденными, «практически частью должностных обязанностей жен высокопоставленных чиновников» [Lindenmeyr 1993: 570]. Таким образом, благотворительные побуждения, первоначально исходящие из религиозных ценностей, в более секуляризированную эпоху обрели новую форму, открыв женщинам доступ к общественной жизни.
Женщины, гендер и зарождение оппозиции
Неудавшееся восстание декабристов пробудило к жизни еще один вид женского героизма, также основанного на смешении старых образцов женской самоотверженности и новых, мирских идеалов. Осужденные за попытку захвата власти как потенциальные цареубийцы, пятеро заговорщиков поплатились за это смертью через повешение, а сотни других — пожизненной сибирской каторгой. В числе особенно возмущенных таким наказанием были, по словам полицейского осведомителя, «ста двадцати одного преступника жены, сестры, матери, родственницы, приятельницы et les amies des leurs amies»[47]. Вопреки призыву правительства воспользоваться своим правом развестись с преступными мужьями, разорвать связи с братьями, жены и сестры приняли решение следовать за мужчинами в пожизненную ссылку в Сибирь. Большинство их были выходцами из аристократических семей. Женщинам пришлось оставить детей и отказаться от всех удобств и привилегий, которыми они пользовались как представительницы аристократических кругов.
Судя по их собственным сочинениям, большинство женщин привело к этому решительному шагу чувство глубокой и самоотверженной любви. «Я, право, чувствую, что не смогу жить без тебя, — писала Екатерина Трубецкая своему „милому другу“, мужу Никите, автору проекта устава Северного общества. — Я все готова снести с тобою, не буду жалеть ни о чем, когда буду с тобой вместе. <…> Одно меня может радовать: тебя видеть, делить твое горе и все минуты жизни своей тебе посвящать». Мария Юшневская, прожившая с мужем 14 лет «счастливейшей женой в свете», тоже пожелала разделить судьбу мужа. «Я хочу исполнить священнейший долг мой и разделить с ним его бедственное положение, — поясняла она в своем обращении к властям. — По чувству и благодарности, какую я к нему имею, не только бы взяла охотно на себя все бедствия в мире и нищету, но охотно отдала бы жизнь мою, чтобы только облегчить участь его» [там же: 19, 20]. Мария Волконская выделялась среди прочих: ею руководило не столько глубокое чувство к мужу, сколько желание открыто поддержать человека, рисковавшего жизнью за свои убеждения. Она, прожившая с мужем до его ареста всего три месяца, отправилась за ним в Сибирь невзирая на противодействие не только государства, но и собственных родных. Предпочтя верность мужу верности государству, эти женщины перевернули семейные ценности Николая I с ног на голову. Супружеская преданность, бывшая одним из столпов политического порядка, стала наградой бунтовщикам.
