дается исполнителям, а еще труднее – почти никогда – естественная задушевность и тонкость. У сегодняшнего Штаркмана нельзя найти и следов его юношеской чувствительности, если понимать чувствительность как суррогат чувства; она перешла в очень теплое, задушевное, искреннее подлинное чувство. Если сравнивать Штаркмана с музыкантами молодого поколения – по-своему великолепными, заслуживающими самых высоких оценок, – то почти ни у кого из них интерпретация произведений романтиков, и прежде всего Шопена, не производит такого впечатления. То, что дано Штаркману, является или принад– лежностью высокой зрелости таланта, или, возможно, вообще несвойственно современному, более жесткому, мироощущению.
НАУМ ШТАРКМАН И ЕГО СЛУШАТЕЛИ
У каждого крупного исполнителя есть "своя" публика, по которой можно судить о многом в облике артиста. Безусловно, есть своя публика и у Наума Штаркмана. Для того чтобы понять, что она собой представляет, необходимо вновь обратиться к биографии пианиста.
Соотношение истинного творческого "веса" музыканта-исполнителя и внешних признаков его славы и популярности – вопрос очень сложный. Известно много случаев, когда внешняя слава артистов оказывалась значительно более яркой и шумной, нежели их настоящее значение для искусства. Чаще всего это бывает связано с громкими конкурсными победами, иногда – с концертированием с ограниченным, но любимым публикой, многократно проверенным репертуаром; многое значит и умело организованная критика, создающая общественное мнение. В этих случаях обычно время рано или поздно расставляет по своим местам мнимое и значимое. У некоторых исполнителей удачно складывается внешняя сторона творческой жизни; им "улыбается" концертная судьба, к ним благосклонны критики и слушатели; они имеют хорошие жизненные, в том числе бытовые, условия для совершенствования своего мастерства.
А есть исполнители с "трудной" судьбой. Их творчество протекает в сплошном преодолении обстоятельств, и даже очень талантливым людям не всегда удается противостоять такой судьбе. Наум Штаркман – Народный артист России, профессор Московской консерватории, лауреат трех престижных международных конкурсов, солист Московской филармонии. Его с нетерпением ждут в крупнейших концертных залах мира. Если посмотреть на его звания и регалии, а также проследить маршруты гастрольных поездок, пролегающие ныне по всему миру, то складывается впечатление, что этот артист не обделен славой и почестями.
Однако внимательнее присмотревшись к его жизненному и творческому пути, а также сопоставив масштаб и наполненность его творчества, с одной сторо– ны, и внешнюю славу, звания и "прессу" очень многих исполнителей неизмеримо меньшего ранга – с другой, исследователь неизбежно задумается о том, что явление по имени Наум Штаркман, оцененное публикой, далеко не в полной мере оценено официальными кругами и прессой. До сих пор о Штаркмане не было развернутого исследовния, которого, безусловно, заслуживает и требует творчество этого выдающегося музыканта, одного из последних ярчайших представителей неповторимой игумновской школы. Да и статей в музыкальной прессе о нем неизмеримо мало – относительно масштаба его таланта и деятельности.
Звания профессора и Народного артиста России он получил в 90-е годы – в седьмом десятилетии жизни. Артисты такого масштаба, с такой школой, достижениями и размахом концертной деятельности обычно получают аналогичное на четверть века раньше.
Конечно, недобрую роль в судьбе Штаркмана сыграло то, что в советское время он был явно неугоден властям. Вместо триумфальных концертных турне после побед на трех конкурсах подряд его ожидало клеймо "невыездного", замалчивание его имени в печати, далеко не лучшие концертные залы, отсутствие записей, невозможность преподавать в любимой им с юности Московской консерватории. Г.М. Цыпин в цитированной выше статье справедливо отмечает, что вынужденное затворничество Штаркмана в его лучшие годы оказалось благом впоследствии: оно сохранило нерастраченными творческие силы музыканта, позволило ему многие годы шлифовать свое мастерство и затем совершить кажущийся невозможным гигантский "рывок" вперед – и в исполнителстве, и в педагогике – в уже немолодом возрасте. Бесспорно, это так, но как жаль, что масса слушателей – и у нас в стране, и за рубежом – была лишена возможности слушать Штаркмана в "золотом" возрасте – тридцати пяти, сорока, пятидесяти лет! Как жаль, что в это время не были сделаны аудио– и видеозаписи, по которым можно было бы проследить эволюцию пианиста! И как, наверное, тяжело выдающемуся музыканту, полному жизненных и творческих сил, вынужденно молчать! Как страшно, когда не дают играть, и нужно терпеливо слушать исполнение других пианистов, и столь же одаренных, и – чаще – гораздо менее талантливых, чем он сам, читать хвалебные отзывы о них и не иметь возможности вмешаться в творческий спор!
И все же не только во внешних обстоятельствах коренится причина нынешнего молчания многих критиков о Штаркмане. Все были свидетелями того, как с потеплением политического климата те, о ком нельзя было говорить и писать, оказались в центре внимания; в отношении них сторицей, иногда даже чрезмерно, в угоду моде, восполнялось то, что было недоговорено и не написано, их имена не сходят со страниц печати и телевизионных экранов. На этом фоне возвращение на большую сцену Штаркмана прошло на удивление скромно. Он стал свободно, наконец, выезжать на зарубежные гастроли – но не остался за рубежом, вопреки волне почти всеобщего отъезда ведущих музыкантов. Ему стали давать лучшие концертные залы Москвы, где каждое его выступление становится событием; но в то же время руководители концертных организации некоторых крупных российских городов уже забыли, а вернее всего, просто не знают, что есть такой музыкант. Наконец, ему дали класс в Московской консерватории, но вначале класс этот был наполнен самыми слабыми студентами, от которых все отказывались, и только когда студенты сами стали проситься в класс Штаркмана, специально поступать к нему, состав класса постепенно выровнялся.
Отчего так происходит? Причиной может быть только одно: редкая скромность музыканта, его неумение и нежелание "делать прессу", поднимать шум вокруг своего имени, полное неумение и нежелание "расталкивать локтями" окружающих. То, что эти качества, которыми Штаркман не обладает, важны для создания громкого имени – не ново. История знает немало таких музыкантов, не умеющих за себя постоять в жизни. Так же не ново и то, что к творчеству эти качества не имеют никакого отношения, а чаще всего с истинным творчеством просто несовместимы. Единственным объективным судьей, оценивающим музыканта не по внешним признакам, а по истинному достоинству, в таких случаях остается слушательская аудитория. В то время как лишь немногие критики отваживались (в прежние годы) или находят нужным (ныне) писать об одном из наиболее крупных музыкантов нашего времени, слушатели всегда, во все времена оценивали Штаркмана по достоинству. Именно публике во многом обязан артист тем, что его имя не затерялось и не исчезло в годы запретов; в каком бы зале он ни
