криминальных войнах, казненных по решению своих бригадиров пацанов-бандюганов, умерших непонятной смертью совсем молодых людей. Не каждый смог бы вообще зайти в эту анфиладу прозекторских залов: трупы некрасивы, особенно людей, умерших не своей смертью. Запах забродившей крови и горелого человеческого мяса, вонь от разлагающейся плоти, хлорамина и формалина, совершенно особый, невыносимо душный воздух, пропитанный рвотой и калом, мочой и отвратительно пахнущей одеждой, сваленной в кучи возле прозекторских столов. И черви. Особые, жирные, смачные опарыши. Только личинки и люди. Живые и мертвые. И огромный черный кот-кастрат, сидящий на батарее и взирающий на тех, кто ходит мимо, с немым вопросом в круглых зеленых глазах: «Ходишь? Ну-ну…»
Криминальный морг на Катькином проспекте[127] был главным информационным центром для меня и моих репортеров. Мы приезжали утром, надев специальные черные брезентовые пуховики и резиновые сапоги с байкой внутри: холодильники работали во всю мощь, чтобы хоть как-то сдержать тление человеческих тел, пока подходит очередь на вскрытие. Топали по бетонным полам, давя каблуками сонных от холода опарышей и гнид. Мы искали новости. Каждый день в Петербурге совершались десятки убийств. Стреляли, резали, вешали, толкали под поезд, сжигали, взрывали, делали харакири. И травили. Вот это было самое жуткое зрелище, особенно если яд был непрофессиональным. Это только в оперных спектаклях человек принимает яд и умирает красиво. Смерть вообще не бывает красивой. А «химическая» особенно страшна. Но среди сотен трупов в криминальном морге были особые. Профессиональные. И я собственными глазами видел почти ежеднев но убитых ядами совсем молодых и здоровых. Прозекторы-судмедэксперты — люди не просто необычные, они совсем как мы, криминальные репортеры. Во-первых, работают в чудовищно некомфортных условиях; во-вторых, работают без страха, привыкшие к повседневному стрессу; в-третьих, любопытны, ибо невозможно копаться в мертвечине, не думая при этом о смысле своей работы. И они очень просвещенные люди.
— Это яд. Какой — не узнаем никогда. Нет вариантов, это сто процентов отрава, — говорил желтолицый сухонький доктор. — Опять ОВ[128]. Не спрашивай, откуда знаю. Просто чувствую.
На стальном столе лежал обнаженный труп мужчины лет тридцати. Серо-розовый, как докторская колбаса[129], которую забыли убрать в холодильник.
— Вот смотри, — доктор брал пальцами в резиновой перчатке прядь волос. Они отделялись от головы как пух одуванчика. — Так не бывает. Но если я напишу в протоколе вскрытия «отравлен неизвестным веществом», меня лишат премии, ведь лаборатория не обнаружит в патматериалах[130] ничего. Вообще ничего! Все распадается на обычные продукты жизнедеятельности в течение считаных минут после смерти. Поэтому и напишем: «обширный инфаркт». Ведь действительно, так и есть. И не пьяный, даже не курильщик — легкие чистые, как у пастушка с альпийских предгорий!
Они хорошо к нам относились, эти доктора: и юные девицы, только что окончившие институт, и забулдыги-военврачи, уволенные за пьянство со службы, и веселые санитары, принявшие с утра по сто пятьдесят спирта, и их начальники, отстоявшие у столов из нержавейки десяток лет и заслужившие право сидеть в каморках-кабинетах с высокими порогами, чтобы черви не перелезали из прозекторских залов. Они даже любили нас и всегда были откровенны, стараясь помогать информацией. Иногда даже звонили сами: приезжайте, парни, есть для вас «конфетка». Это значит, что убили кого-то известного.
Эксперты в криминальном морге мгновенно определяли жертв отравлений. Опыт и долгие годы работы позволяли им безошибочно вычислять при вскрытии такие случаи. И в девяностые годы таких отравлений было много. Говорили об этом прямо, но шепотом. Ведь понятно, что это не на кухне сваренный яд. Это боевое отравляющее вещество, изготовленное в лаборатории не по учебнику, а по секретной технологии. И применено оно не случайно — в процессе поучаствовали профессионалы.
Мне много рассказывали и показывали жертв. Отравить ведь гораздо проще, чем застрелить или взорвать, подстроить автокатастрофу или выбросить на ходу из поезда. Но нужно знать инструкцию и применять только те яды, которые невозможно идентифицировать в обычной лаборатории, не заморачиваясь на сложный анализ. Например, есть один гриб, который смертельно ядовит, его токсин несложно определить в организме, но вот к моменту начала действия (он необратимо разрушает почки) его следов в организме практически не остается. Еще один к моменту смерти жертвы разлагается так же, но разрушает печень. Есть еще несколько десятков ядовитых растений, вызывающих, к примеру, инфаркт после малейшей физической нагрузки. И если жертва — не медийная персона, то и искать следы на хроматографе[131] особо не станут: ну не выдержало сердце нагрузок, умер молодым, так случилось… Патологоанатомы мне рассказывали простую формулу: почему-то жертвы непредсказуемых инфарктов или внезапного цирроза печени в основном финансисты, коммерческие директора или люди других профессий, связанных с экономической информацией. Не грузчики и не токари. Не дизайнеры и не фотографы. И даже не гангстеры. Это как бы не по понятиям — травить своего, даже плохого. У бандитов не по понятиям, а у Конторы — очень даже.
Я бы не стал так любопытствовать и расспрашивать токсикологов и экспертов, если бы эти истории не коснулись меня лично. Я уже писал, что в «Русском видео» внезапно погибла чертова дюжина здоровых молодых людей. Один был бухгалтером, знал балансы организации, понимал направление денежных потоков, другой — экономистом, третий — заместителем коммерческого директора и так далее. Погибали все очень таинственно. Ехал совершенно здоровый человек на машине, вдруг потерял сознание, врезался в столб, погиб. Второй умер от внезапного приступа удушья. Никогда не болел. Третий — в бильярдном клубе: взял кий поудобнее, прицелился, вдруг упал под стол, умер от разрыва сердца. Как? В 30 лет обширный инфаркт? У спортивного мужика, непьющего, здорового?
— Так это же яд[132], — ответил мне эксперт. — Профессиональный. Его могли за две-три недели до этого просто угостить обедом. И он давно забыл об этом. А потом он в этом клубе глотнул пива. И всё…
— Но разве это не грязный способ для киллера? Ведь взаимодействие с ядом опасно и для того, кто берет его в руки, и самому можно случайно отравиться.
— А вот травятся только дилетанты, — ответил судмедэксперт, немолодой желчный бородач, всю жизнь проработавший в морге на Екатерининском, опытный специалист именно по криминальным трупам. — Отравить может и теща, но она сварганит супчик из бледных поганок. И, возможно, мы не найдем следов. Но когда она отравит следующего зятя, то, скорее всего, молодой следователь может заинтересоваться, раскрутить, устроить обыск на кухне — и лаборатория определит следы токсина на ложке или тарелке. Профессионал же возьмет бинарный яд. И это будут дватри
