башку вознесу, и больше не причиню никому страданий.
«Беспокойные ночи в поезде…»
Беспокойные ночи в поезде
Сколько было их – брось считать.
Джентльмены печальной повести
На плацкартных своих щитах.
Переменчивый свет в вагоне,
Постоянный пейзаж в окне.
Душно очень и кто-то стонет,
Поворачиваясь во сне.
Возлюбить его? Вот потеха.
Он, быть может, уже родней
Тем, что тоже не хочет ехать,
Как не хочется ехать мне.
Когда буду опять? Не знаю.
Не гадаю на “просто так”
И тоска поднимает знамя
И в душе марширует в такт.
Не ведусь, ибо знаю точно,
Что до пункта, где тает грусть,
Мне билет уже взят бессрочный
И я скоро туда вернусь.
«Когда режиссёра садят…»
Когда режиссёра садят
И закрывают театр,
В его отрешённом взгляде
И есть самый сильный кадр.
Он, может быть, эту сцену
Прокручивал сотни раз
И сердце ловило измену
И дёргался тиком глаз.
Он сон от гнетущей яви
Всегда отличить был рад,
Но жизнь эту сцену ставит
Коряво и невпопад.
И зритель, дымящий "Вогом"
Испустит тщедушный глас:
"Ну вот, наигрался в Бога,
Теперь опустись до нас!"
Мол, всех от игры коробит…
А он не играл – творил.
И образами подобен
Был высшему из мерил.
А нынче: замок и клетка,
Избитый наборчик фраз.
Таких забывают редко,
Но гробят по счёту "раз".
И вот перед заключённым
Сгущается темнота,
Является некто в чёрном
И с выправкою мента.
Пошёл заливать: "Послушай,
Ну что ты от них имел?
Давай поменяем душу
На чистое реноме".
А режиссёр устало
Ответил: "Не буду врать.
Я «Фауста» было ставил,
Но чтоб самому играть…
Мне лестно, святая правда,
Меняю, прости, лишь тон.
Тебе здесь, дружок, не рады.
Иди-ка ты, с миром, вон!".
Не солоно съев, макабр
С рассветным лучом слинял
И это был сильный кадр —
Ах, если бы кто-то снял.
А узник извлёк из горла
Сухой, еле слышный стон…
Какой бы ты ни был гордый —
Ломают со всех сторон.
Но что-то ещё трепещет
В груди, не берись унять.
Есть вещи, простые вещи,
Которые сложно понять.
И если кого-то судят,
И хаят его, гнобят —
Вокруг миллионы судеб,
Что в нём узнают себя.
Ему остаётся только,
Свой разум во всём виня,
Примером стоять на полке,
Ах, если бы кто-то снял.
«Меняя день на ночь, теряешь сон…»
Меняя день на ночь, теряешь сон.
Мокрота, подпирающая глотку
Так надоела. Выжатый лимон
В горячем чае. Мощно, как закон,
Слюна стекает вниз по подбородку.
Летающим в обители небес
Помашешь наобум, за занавеской
Выстаивая ежедневный крест.
И постепенно сам теряешь вес,
И то, что ранее тебе казалось веским.
За прошлое не выплатив калым,
Ты ощущаешь явственно и больно
Вонзившиеся в сердце две стрелы
И пляшет Кафка на конце иглы,
И ты ему подыгрываешь сольно.
Радиоточка бешено молчит,
За свет не плачено, и шнур от телефона
Как одиночество, готовый заключить
Объятия чуть выше от ключиц…
А за стеной весна играет фоном.
Но титры далеко. От всех свечей
Останутся лишь капли парафина.
И не достигнут пятаки очей,
И носом клюнет ангел на плече,
Как режиссер неконченого фильма.
Рождественское
Что-то тянет сказать, но зачем?
Или тянет похаять Родину.
Ты уснёшь на моём плече.
И хватает этого вроде бы.
Пересвист полуночных вьюг —
Что за музыка? Пахнет плесенью.
С одного на другое вдруг
Перескочишь и выйдет песенка.
Мне знаком беспощадный стыд,
Угрызения плоской совести.
А мерило мне – только ты!
Вот такие у нас тут новости.
Не забыть, даже выпив «сто» —
Обостряется ножик внутренний.
И срезает хилый росток
Оправдания. Но под утро
На термометре ниже нуля.
Сон приходит – постель горячая.
Ночь заметками на полях,
Как обычно впустую потрачена.
Всё так просто: один, одна.
Телефонный звонок – спасение.
Не минует. Испить до дна
Эту чашу – предназначение.
Моя боль на груди значком,
Злобу всю на бумаге выместил.
Я ведь с этим давно знаком.
Дай мне, Боже, всё это вынести!
«жизнь мчалась вперёд вполне однозначно…»
жизнь мчалась вперёд вполне однозначно,
деля всех по принципу "девочка-мальчик".
деля всё по-принципу "черное с белым",
летела поездом осатанелым.
шкафы-купе, плацкарты – больнички,
вагон-ресторан… сломанной спичкой
счастье, на грязном полу вагона:
горело – грело, остыло – вон!
святая обязанность – чистить карму,
ложка гремела о край стакана,
в окошке скелеты посёлков дачных…
жизнь мчалась вперёд вполне однозначно.
«Рыба плещется в воде…»
Рыба плещется в воде.
Ты нигде, и я нигде.
Хриплый голос, берег крут —
Нас куда-то позовут.
Под стихией и дождём
Мы куда-нибудь придём.
По пятам спешит беда
Ниоткуда – никуда.
Вязнем в спутанных путях,
Никуда не приходя.
«В тесной ванне сидел, ссутулив…»
В тесной ванне сидел, ссутулив
безнадежно широкие плечи,
подставляя лицо под струи,
провожал этот томный вечер.
Хорошо, что жена понимает.
Пониманье – основа брака.
Тишина. Кругом ночь слепая.
И на коврике спит собака.
