«С тяжёлым ценным ворохом…»
С тяжёлым ценным ворохом,
Ни ласками, ни порохом
Не гретые, не жжёные
Мы – коммивояжёры.
С товаром пресомнительным,
Несём земное жителям
Землянок серо-каменных.
Мы – вроде музыкальные.
С истрепанною музыкой,
С истерзанными музами,
Вокальные, вокзальные,
Мы – что-то театральное.
Кричащее, поющее,
Быть может и не лучшее.
Но с нами интереснее,
Мы – версии. Мы – песни.
«Неохота вернуться туда…»
Степану К.
Неохота вернуться туда,
Где истоптаны вечные грабли.
Чтобы вновь дожидаться суда,
Где совсем не охота, а травля.
Как прицел наворачивать кран,
Ожидая, что грянет в макушку
Не привычная жидкость, а град
Из свинца, проломив черепушку.
И довольствуясь щелью из штор,
Видеть псов, копошащихся в дряни.
Курок взгляда взводить, как укор,
Осекаться, мол, лучше не станет.
Не бояться – удел мертвецов,
Устоять – оловянное дело.
Нам достался от наших отцов
Сильный дух, но непрочное тело.
Нам страдать полагается здесь.
Понимая, мы ищем решений,
Хлещем выводов мутную взвесь
И осадок былых прегрешений.
Но в огне станет ясно, где сталь,
Где раскисшее жирное мыло.
Человеком не каждому стать!
А ведь столько возможностей было…
Не пытай себя жестким бичом —
Светом жги эту тьму неустанно.
Своим сердцем – горящим лучом
Ты прижжёшь и залечишь все раны.
«Скрипит обшарпанная мебель…»
Скрипит обшарпанная мебель
Под аккомпанемент дождей.
К закату всё, и Бог на небе
Читает книги про людей.
Гадает, листья обрывая,
“не любят-любят” и дымок
Из своей трубки выдувает,
Пустив дожди на самотёк.
Под тихое урчанье грома,
Что лёг клубком у самых ног,
Творца охватывает дрёма,
Чтоб он хоть на секунду смог
Забыть про вечные печали
И хоть во сне увидеть мир,
Что был задуман изначально,
До исправления людьми.
«Было тихо и я один…»
Было тихо и я один.
Ночь чернела, фонарь был светел.
В глотке ком из стихов бродил,
в голове перекрыли вентиль.
Что теперь Вам мой шаткий дом?
Лишний раз не придёте, знаю.
Приглашал, пока был шутом,
а теперь не паяц, а заяц.
Убегаю, трясусь, боюсь.
Чем завлечь и развлечь – поди ты
знай. Мне легче шмыгнуть под куст,
чем мостить золотою плиткой
к сердцу лёгкий прямой подход.
Продирайтесь, пожалуй, сами.
Сквозь запущенный огород,
сплошь заросший травой с кустами.
Там найдётся вино и хлеб.
Что там – сам я на блюде подан.
Звенья дней плетут цепи лет.
Никого. И придёт ли кто-то?
«Познание, как известно, начинается с удивления…»
Познание, как известно, начинается с удивления.
Удивление, что всё ещё в руках фараоновых.
Новый день – протокол, подписанный под давлением.
Наказание: «счастье и стабильность условно».
Большому Брату ты, как ни странно, не нужен
У стен нет ушей и глаз, исключается мистика.
Старший товарищ с дубиной не станет слушать
И превратит тебя в галочку для статистики.
Город уснул, просыпается только мафия.
В меню: журналисты и пара бокалов «лагера».
Статья с окном, где должна была быть фотография.
Где должна была быть страна – территория лагеря.
Тех, кого «полечили», поздравят с выпиской,
С пачкой рецептов «на жизнь», измусоленной пальцами.
Ох, как далёк исход из земли египетской,
Но воды моря, я слышу, уже расступаются.
В тумане
Волею судеб я стал колючий.
Мог, вероятно, быть и пушистей.
Но приключился несчастный случай.
И, вуаля, я – клубок иглистый.
Что же, и с этим смириться можно.
Будет полезен сей острый навык.
Это такой индикатор мощный
тех кто у сердца и тех, кто – нафиг.
Первым сложнее, я точно знаю.
Каждый захочет обнять страдальца.
После, конечно, недоумевают:
"Ах, почему у нас кровь на пальцах?"
Нет, ну конечно, не раз за разом
(Я бы чурался такой привычки).
Только бывает ведь: пара фраз и
люди вспыхивают как спички.
Я выбираю иное "дао".
В силу скованности движенья,
мне бы в покое затмить удава,
всех поражая таким "у-вэем".
И представляю: сложил в клубочек
всё, что не смог унести в кармане.
Вышел из дома чуть ближе к ночи
и потихоньку бреду в тумане.
И вот итог всех моих стремлений,
понятный не каждому человеку:
я спокоен, ловлю теченье.
Я – просто ёжик. Я упал в реку.
«Там где голос к свету приравняв…»
Там где голос к свету приравняв,
быть во мраке тишины устали.
Прорастало слово как сорняк,
заполняя пропуски в уставе.
Раздвигая скучный букворяд,
заслоняло то, что раньше было.
Ведь чем больше Слово говорят,
тем быстрей оно накопит силы.
Был для него труден сей процесс,
всё бы ему в песенки, да в басни.
Но чем больше к СЛову интерес,
тем оно становится прекрасней.
Через камень страха, через боль
пробивалось и смогло пробиться.
Взять его пытались под контроль
всякие ответственные лица.
И когда с потрескавшихся губ
падало истерзанное СЛОво,
на него накладывали жгут
и в толпу людей бросали снова.
А когда у них отняли флаг,
разорвали и казалось словно
всё в труху и наперекосяк,
