— Иди. Не заставляй себя ждать.
Я толкнула створку, тихо вошла в приемную.
Другую приемную.
У полузакрытого портьерами окна стоял Невий.
Ноги будто пристыли к полу. Я даже приоткрыла от ужаса рот, но не могла пошевелиться.
Невий стоял у окна в распахнутом серебристом халате. Курил. Я сразу узнала этот омерзительный запах — дарна. От нее затуманивается мозг. Все торговые базы воняют ею.
Я не понимала одного: если меня позвал господин, то… разве этот ублюдок тоже мой господин? После всего, что было вчера? Или все, что было вчера — лишь насмешка? Ужас пробрал до корней волос. Я умру, если этот выродок вновь дотронется до меня.
Невий повернулся:
— Подойди, рабыня.
Я не шелохнулась. Испытывала лишь одно желание — бежать прочь.
— Я велел подойти.
Я вновь не сдвинулась с места. Он отшвырнул сигарету и оказался рядом в несколько широких шагов. Пальцы впились в мою шею.
— Ты оглохла?
Я молчала. Вцепилась в его руку, стараясь ослабить хватку, но это было бесполезно. Невий протащил меня через приемную и втолкнул в комнату. Я с ужасом заметила кровать. Рабов в покоях не было.
Он отпихнул меня, развалился в мягком кресле у панорамного окна, за которым шумел сад. В его руке вновь оказалась вонючая красная сигарета.
— Подай настойку флакк. Бар — там, — он указал пальцем на противоположную стену.
Я посмотрела на нишу бара, сделала было шаг, но он окликнул:
— Стой. Сними платье. Хочу видеть твои сиськи. И задницу.
От этих слов меня передернуло так, что по позвоночнику прошла отвратительная колкая волна. Омерзительные слова, и этот тон… Он будто швырял в меня дерьмом. Я с ужасом уставилась в желчное лицо. Нет, мне показалось тогда: они совсем не похожи. Они не могли быть похожи. Я отчаянно хотела, чтобы между ними не было ничего общего.
Ничего.
Терпение Невия лопалось:
— Рабыня, сними платье, я сказал.
Я потянулась было дрожащими пальцами к поясу, но будто опомнилась. Замерла. Стояла истуканом, не понимая, что делать. Меня трясло. Внутри все ходило ходуном, в ушах шумело. Казалось, еще немного, и я упаду без чувств.
Невий оказался рядом, будто по щелчку пальцев. Ухватился за ворот моего платья и рванул так, что ткань разошлась со скорбным треском, обнажая тело. Он скинул испорченное платье к моим ногам и вцепился в грудь с такой силой, что я едва не взвыла, попыталась сбросить его руку.
Удар по щеке был резкий, хлесткий. Кожа горела, будто облили кипятком. Я инстинктивно прижала ладонь, но он тряхнул меня, припер к холодной стене и снова схватил за грудь:
— Запомни, наглая рабыня: если я хочу увидеть сиськи — ты их покажешь. — Он сжал сосок и оттягивал так, что из моих глаз едва не брызнули слезы. — И сделаешь все, что я прикажу.
Он тянул так, что с моих губ сорвался крик, и слезы все же покатились. Я вцепилась в его руку:
— Умоляю, господин. Умоляю, не надо.
— Говори: мой отец уже оттрахал тебя?
Я не знала, что сказать. Не знала, какой ответ лучше. Да или нет? Что он хотел услышать?
Ублюдок засунул пальцы мне в рот, едва не доставая до горла:
— Говори, грязная сука. Или я добавлю прямо сейчас.
Он загнал пальцы так, что меня начало тошнить. Я отчаянно замотала головой, замычала, не в силах говорить.
— Что? — он вытащил руку и ухватился за мое лицо. — Он тебя трахал? Говори!
Я покачала головой.
— Нет! Нет!
Невий отстранился:
— Если ты врешь, будет только хуже.
Я вновь качала головой:
— Нет! Клянусь!
— Медик это подтвердит?
Я торопливо кивнула.
По точеному лицу расплылась кривая ухмылка, черные глаза ползали по мне, будто оставляя липкий след.
— Я поверю тебе, — пальцы вновь легли на шею. — Но запомни, сучка: если окажется, что я предложу принцу Эквину порченную шлюху, ты поплатишься так, что будешь умолять о смерти. Но тебя никто не услышит.
Я с трудом осознавала сказанное. Принцу Эквину? Он хочет отдать меня принцу Эквину?
Я посмотрела в его лицо:
— Умоляю, господин! Ваш отец…
Очередной удар не позволил мне договорить. Я прижала ладонь, чувствуя во рту привкус крови — зубы пропороли щеку. Невий вновь схватил меня за шею и прижал к стене:
— Не смей вспоминать о моем отце, рабыня! Я — твой хозяин. Я тебя купил. И принадлежишь ты мне. Вместе со всеми щелями.
Перед глазами плыло от слез. Я все равно пыталась отвести его руку, которая сжимала горло, за что снова получила по лицу. Он схватил меня за волосы и рванул вниз, вынуждая опуститься:
— На колени, наглая тварь.
Я рухнула на камень, сжалась, но он снова рванул за волосы, заставляя выпрямиться и смотреть на него снизу вверх.
— Что ты возомнила себе, рабыня? Не надейся, что моему отцу есть до тебя дело. Ты всего лишь шлюха — до тебя никому нет дела. Ты мусор под моими сапогами. Грязь. Пыль.
Он пинал меня по коленям, вынуждая развести ноги:
— Шире! Руки за спину.
Оставалось только подчиняться.
Наконец, он разжал пальцы и бросил, как собаке:
— Сидеть.
Опустился в кресло и с удовлетворением смотрел на меня, вернувшись к своему вонючему куреву.
Не знаю, сколько времени прошло. Ноги затекли, заледенели на холодном камне. Я опустила голову, глядя в пол, и беззвучно рыдала, наблюдая, как время от времени тяжелые капли срываются с подбородка и разбиваются о мрамор.
— К вечеру вымоешься и приведешь себя в порядок.
С каждым словом сердце болезненно колотилось.
— Будешь прислуживать сегодня мне и моим гостям. Не слышу!
Я молчала, онемев.
Он вновь подошел, дернул за волосы, вынуждая поднять голову:
— Я не слышу!
