Мателлин отстранился. Какое-то время смотрел на меня, все еще удерживая за затылок. Внутри все рухнуло, похолодело — вероятно, я что-то сделала не так. Разозлила его. Не имела права касаться без позволения.
Он разжал руки, окунулся в воду и положил голову на бортик бассейна:
— Уходи к себе. На баре ты не нужна. Больше не хочу смотреть на тебя. Скажи рабыням, чтобы возвращались.
Я замерла, чувствуя, как задрожали губы:
— Я что-то сделала не так, мой господин?
Он едва заметно усмехнулся, прочесал пальцами мокрые волосы:
— Ты ни в чем не виновата. Не хочу портить удовольствие сиюминутным порывом. Утром я улетаю на Атол. Но очень скоро вернусь. И мы продолжим.
Глава 8
Если бы Вана могла — зарезала бы меня ночью. Или отравила бондисаном. Она копошилась в своем углу на другом краю тотуса и беспрестанно бросала в мою сторону ненавидящие взгляды. Но ее грел тот факт, что господин меня выставил. Теперь многие поглядывали на меня с нескрываемой усмешкой.
Наконец, верийка не выдержала. Медленно подошла к моей кровати, отчаянно виляя задницей. С задницей ей повезло. С кожей — нет. Создавалось впечатление, что когда ее красили в красный из распылителя, она была сплошь в прилипших обрывках бумаги. Красное и серо-белое. Пара сотен геллеров — вот ее цена.
— Что ты сделала?
Я подняла голову:
— Ты о чем?
Она рассмеялась. Показно, задирая голову и демонстрируя полный рот отличных зубов:
— Что ты сделала, криворукая, что господин тебя вышвырнул пинком под зад? После тебя позвали Политу. Так-то!
Я пожала плечами:
— Понятия не имею.
Пусть заблуждаются. Если Вана и эта крашеная лигурка Полита узнают правду — точно зарежут или отравят.
Я не знала жизни в тотусах. В доме Ника Сверта у нас с мамой были свои покои. Во дворце Валериана Тенала мне полагалась отдельная комната, как наложнице. У торговцев мы жили в общих помещениях, но там никто никому не завидовал. Нечего было делить. Разве что занять угол получше. Я никогда не участвовала в этих склоках, мне было плевать на угол. Мы и так были в полной заднице, чтобы еще воевать из-за угла.
Я понимала, что теперь не избежать конфликтов. Не отсидеться, не отмолчаться. Если не начинать первой — всегда найдутся те, кто начнет. Если ты слаб — тебя презирают. Если ты в чем-то лучше — тебе завидуют, стараются уколоть. Если ты падаешь — они станут топтаться на твоей спине.
Вана бесцеремонно вытянула руку и дернула меня за волосы:
— Ты станешь уродливой, когда это обрежут.
Я не сдержалась:
— Не уродливее тебя.
Она вновь дернула, поджимая губы, но я перехватила ее руку и заломила, заставляя шипеть от боли.
— Отцепись от меня, — она визжала так, что закладывало уши. — Отцепись! Больно! Бешеная сучка!
Я даже отошла от нее на несколько шагов, но верийка все вопила, как тревожная сирена. Вокруг уже собрались невольницы и смотрели на нас. Вдруг расступились, и сквозь толпу вышла Сильвия. Губы поджаты, широкие брови почти сошлись у переносицы. Она тронула симулянтку за плечо:
— Что с тобой, Вана?
Та изобразила на лице самое чудовищное страдание и пробормотала плаксиво:
— Она меня ударила. Вывернула руку и ударила. Ни с того, ни с сего. Она бешеная!
Сильвия перевела на меня сосредоточенный взгляд:
— Она говорит правду?
Я не стала изображать стеснение и раскаяние. Не в чем каяться.
— Она оскорбляла меня. Дергала за волосы. Я всего лишь попросила ее убрать руки.
Верийка даже притопнула ногой:
— Она врет! Я лишь спросила, как ей живется здесь. Хотела подружиться. А она меня ударила! Она просто зазналась! Считает себя лучше нас! Потому что оставалась с господином наедине. Так и сказала!
— Зачем ты врешь?
— Сама врешь! Злобная дрянь!
Я просто покачала головой. Ругань и крики — то, чего я никогда не понимала. Мама всегда говорила, что горло дерут только дураки, а умный человек всегда способен спокойно объяснить свою позицию. Жаль, что она не уточняла, что это срабатывает только с умным собеседником. Дурака не переорать. Но я не могла допустить, чтобы меня оболгали.
Сильвия теряла терпение:
— Девушки, кто-то видел, что здесь произошло?
— Я не видела, но слышала, — сквозь толпу протиснулась Гаар.
— Ну? — вальдорка кивнула, давая понять, что ждет пояснений.
— Вана задиралась. Назвала Лелию криворукой и сказала, что она станет уродливой, когда обрежут волосы.
Сильвия перевела взгляд на верийку, которая перестала симулировать, изображая боль, и просто опустила голову, пряча глаза:
— Она сказала правду?
Вана с вызовом вскинула подбородок:
— Конечно, нет. Они просто сдружились, вот эта малохольная ее и покрывает. Кому ты поверишь: этой новенькой рабыне или мне?
Сильвия хмыкнула:
— Зная тебя, я охотнее поверю ей. — Сильвия ткнула толстым пальцем ей в грудь: — Если я узнаю, что ты снова задираешь Лелию — пожалуюсь управляющему. А не уймешься — уговорю продать тебя. Уж, найду причину, поверь.
Вана поджала губы, изображая вселенскую обиду на несправедливость, но хватило мозгов промолчать.
Сильвия кивнула мне:
— Пойдем. Тебя требует господин.
Я посмотрела на верийку и не сдержала улыбки. Так ей и надо. Пусть знает, пусть злится. Пусть ее перекосит от ревности.
Я вышла вслед за Сильвией, высоко задрав голову. Значит, Мателлин еще не уехал. Но зачем я ему сейчас? От мысли, что он позвал меня, внутри разлился жар, сердце заколотилось. Мне даже не дали причесаться. Я наспех на ходу пригладила пальцами волосы, ловя свое отражение в стеклах.
Проклятый дом. Я никогда не выучу путь из тотуса до покоев. Каждый раз галереи, переходы, повороты и лестницы представали новым лабиринтом, в котором можно было бы умереть, блуждая. Наконец, я увидела знакомые гербовые двери.
Сильвия сосредоточенно кивнула:
