Книга Битва при Молодях. Неизвестные страницы русской истории - Александр Гапоненко

Меняла. Немецкая средневековая гравюра

Через полчаса после того, как ушел городской голова, стрелец привел к Хворостинину менялу Йосифа, спрашивавшего при входе в наместнические хоромы Евфросинию.

В приемную палату вошел высокий худой еврей, одетый в засаленный длиннополый кафтан неопределенного цвета, поверх которого был накинут черный плащ из шерстяной материи; на голове вошедшего громоздилась мягкая круглая шляпа с широкими полями. При ходьбе Йосиф немного прихрамывал на правую ногу и поэтому опирался на длинный сучковатый посох.

Когда меняла снял шляпу, Хворостинину открылось широкое, все покрытое рыжими веснушками лицо, обрамленное длинными седыми волосами, пейсами, длинной бородой и столь же длинными усами; на лице менялы далеко вперед выпирал крючковатый нос и блестели чуть выпуклые черные глаза.

Войдя в палату, Йосиф остановился у двери и, бросив взгляд на Хворостинина, сразу предположил, что тот будет просить у него деньги в долг, как это часто делал раньше Шуйский. Меняла сделал вид, что не понял цели встречи и, кивнув головой, имитируя поклон, невинно спросил у сидевшего за столом Хворостинина:

– Что нужно князю от старого бедного еврея в столь поздний час?

– Здравствуй, Йосиф! – ответил наместник. – Евфросиния сказала, что ты зайдешь поменять ей деньги, и я попросил стражу провести тебя ко мне. Хотел тоже поменять золотые. Да ты присаживайся к столу.

Дмитрий Иванович показал меняле рукой на стоящее рядом с ним кресло-трон Шуйского – сам он сидел на небольшом и более удобном табурете.

Йосиф начал юродствовать:

– Как может еврей садиться за один стол с таким знатным человеком, да еще на такое красивое кресло?

– Садись, говорю, – повысил голос наместник. – Разговор у нас долгий будет.

Меняла подошел к столу, опираясь на свой посох, отодвинул кресло-трон подальше, примостился на самый краешек сиденья и вопросительно посмотрел на князя.

– Поменяй мне золотые султани на серебряные копейки, деньги и полушки. Только не так, как ты поменял Евдокии, а по хорошему курсу. У меня шестьсот золотых есть.

Лицо Йосифа осталось неподвижным, но в глазах забегали огоньки, очень похожие на те самые золотые, прибыль от перепродажи которых он уже успел подсчитать.

– А откуда у наместника так много турецких золотых? – начал осторожно выяснять меняла.

– Из-под Астрахани. Московские войска захватили там турецкий обоз, в котором была казна, и царь дал мне часть трофейного золота заплатить жалование служилым людям, поскольку Шуйский не мог собрать подати в казну.

Йосиф слышал, что два года тому назад под Астраханью русские отряды захватили турецкий обоз, и знал, что денег стрельцам и другим служилым людям наместник давно не платили. Он это сопоставил с тем, что Шуйского сняли с поста наместника и решил, что Хворостинин говорит правду.

Верный своей натуре, Йосиф стал торговаться и, в конце концов, согласился дать за золотой семьсот восемьдесят московских денег.

– Охрану тебе завтра прислать в лавку? – спросил при расставании Хворостинин.

– Ой, зачем привлекать внимание людей? – ответил ему Йосиф вопросом на вопрос. – Я сам приеду с серебром.

Он встал с кресла, наклонил немного в сторону князя голову в знак прощания, нахлобучил свою широкополую шляпу, повернулся и пошел к двери. Свой сучковатый посох он зажал под мышкой и шел уже не хромая. Видимо, мысль об удачной сделке подействовала на его ногу лечебным образом, как подействовала на Хворостинина совместная молитва Спасителю в палате Ивана Васильевича.

На следующее утро к хоромам наместника подъехали сани, которыми управлял заспанного вида мужик в рваном заячьем полушубке. Рядом с мужиком, на облучке, кутаясь в свою черную суконную накидку, сидел Йосиф. В санях, под старой рогожей, лежало восемь небольших дубовых бочонков. Один из них чуть протекал через плохо пригнанную к просверленному отверстию затычку, и от саней шел пьянящий запах белого рейнского вина.

Прямо с облучка Йосиф крикнул дежурным стрельцам, чтобы они помогли занести в палату наместника бочки с вином, которое он заказал на предстоящий званый обед. Откуда меняла узнал про затеянный Хворостининым обед, было совершенно непонятно.

Стрельцы прислонили к стене у входа свои бердыши и, путаясь в длинных полах кафтанов и в свисавших с поясов саблях, стали таскать привезенный груз на второй этаж, в сени. Бочонки были тяжелые, и поднять каждую можно было только вдвоем. Только последний, протекающий бочонок был на удивление легким.

Пока стрельцы, надрываясь, поднимали тяжелый груз, Йосиф мелочно торговался с возницей по поводу заранее оговоренной оплаты, пытаясь выгадать полушку за опоздание с подачей саней к погрузке. Однако, когда стрельцы стали поднимать последнюю бочку, меняла заплатил извозчику оговоренную цену и стремительно понесся впереди носильщиков.

В сенях меняла отдал распоряжение заносить бочки прямо к наместнику в палату.

Войдя вслед за стрельцами к наместнику, Йосиф снял шляпу, кивнул хозяину головой в знак приветствия и стал давать указания, куда ставить бочонки. Устроив все, он отослал стрельцов прочь и закрыл за ними дверь.

– Наместник, я выполнил свою половину сделки, – доверительно заявил Йосиф.

Он ловко отделил от своего сучковатого посоха его верхнюю часть, которая оказалась ручкой кинжала, и обнажившимся узким стальным лезвием открыл крышку одного из бочонков. Тот оказался доверху набит московскими и новгородскими серебряными монетами разного достоинства.

– Будем считать? – деловито спросил меняла, засовывая лезвие ножа обратно в посох.

– Конечно, будем, – так же деловито ответил ему Хворостинин.

Позвали Степана, но тот вместо участия в счете предложил взвесить серебро. Слуга принес откуда-то рычажные весы с гирьками разновесками и стал быстро все взвешивать и записывать получаемый результат на листе бумаги. Йосиф только успевал открывать и закрывать крышки бочек. В итоге оказалось, что не хватало рубля серебром.

– А рубль где еще один? – спросил Степан.

– Это плата за рейнское, которое я привез для званого обеда, – не моргнув глазом заявил меняла.