class="p1">— Может быть. Но меняется он не к худшему! Во всяком случае, сейчас не к худшему… О, мой любимый, вернувшийся из ада! Добро пожаловать снова домой!
Руки Элис расстегивали его пижаму, и через несколько мгновений все вдруг исчезло — остались только вкус и аромат любви, ощущение ее силы и приносимой ею радости.
— А если… — сказал он позднее в темноту.
Сразу же поняв, о чем он, она прервала его:
— Ну и что? Надеюсь, ты собираешься на мне жениться?
— Конечно. Но даже и в этом случае…
Она велела ему молчать, прижав к его губам палец.
— Запомни, дорогой: в этой части света все еще властвуют старые законы. Разве кто — нибудь из знакомых тебе здешних жителей порицал, например, миссис Гибсон?
— Только моя тетя.
— А тебе кто — нибудь рассказывал, через сколько месяцев после свадьбы миссис Гибсон родила своего первенца?
— Э — э–э… нет!
— Мальчик, видимо, был зачат в конце 1907 года. Они не справляли свадьбу, пока мистер Гибсон не получил повестку, хотя давным — давно были помолвлены. Второй ребенок родился после того, как Гибсон побывал в отпуске. А насчет третьего ты знаешь. И люди считают это совершенно естественным. Да, ты прав, кто — то может и дурно подумать о нас с тобой. Только не я. И не они.
— Ну а я‑то никогда не смогу плохо о тебе подумать! Никогда! — И он скрепил свое обещание страстным поцелуем.
— Даже если я сейчас украдкой уберусь прочь?
— Элис, дорогая…
— Нельзя же, чтобы меня обнаружили здесь утром слуги! Вне зависимости от того, насколько терпим мой дедушка. Нет, ты уж меня, пожалуйста, отпусти. — И она выскользнула из постели, быстро накинув свой пеньюар. — У нас впереди целая жизнь, милый, давай же не будем попусту торопить события.
— Ты права, — вздохнул он. — Жаль, что у меня нет и половины твоего здравомыслия!
— А мне жаль, что у меня нет и половины того самообладания, какое ты проявил тогда на пожаре! Между прочим, будь у нас все это, мы с тобой могли бы составить отличную пожарную команду! — И она наклонилась, чтобы на прощание поцеловать его в лоб. — Господи, что это!
Откуда — то издалека до них донесся чей — то вопль — слабый, но какой — то жутко пронзительный, точно плач проклятой души.
Эрнест тут же сел в постели и принялся размышлять вслух:
— Больше всего, пожалуй, похоже на визг заколотой свиньи… Мистер Эймс предлагал свою свинью… Но неужели традиция предписывает приносить ее в жертву среди ночи?
— Я ничего подобного никогда не слышала! Однако этот вопль наверняка перебудил половину округи! Мне нужно немедленно уходить!
И Элис убежала.
В первые несколько минут Эрнест решил ни в коем случае не обращать на этот шум внимания. Он снова улегся в постель и стал вспоминать те лучшие в мире доказательства любви, которые только что получил. Но его сладкие грезы вскоре были прерваны шумом внизу. Теперь явно не спал уже весь дом. После того как он проявил себя в ночь пожара настоящим героем, отлеживаться теперь было просто негоже. Он торопливо одевался, когда в дверь постучал Тинклер.
— Уже иду! — покорно откликнулся Эрнест.
Спустившись в прихожую, он обнаружил там Элис — опять в брюках и грубом свитере, но все же неописуемо прекрасную.
«Как она прекрасна! — мысленно восторгался Эрнест. — И не только внешне: самое прекрасное в этой девушке — это ее душа… Нет, она была девушкой. А теперь она настоящая женщина!»
И сделал из этого неожиданный вывод: интересно, кто — нибудь еще это заметил?
Похоже, заметили все.
На этот раз всем распоряжался не он, а Элис. И у нее это получалось просто отлично! Она успокоила миссис Кейл и послала ее передать деду, что тот может спокойно продолжать спать. Она отыскала фонарь, зажгла его и двинулась во главе всей процессии к Старому роднику у перекрестка, где накануне как раз укрепили третье панно и где уже собирались жители деревни, тоже вооруженные фонарями. Среди них был и Гаффер Тэттон. Старик был полностью и вполне аккуратно одет, и Элис, заметив удивление Эрнеста, шепнула ему:
— Гаффер живет в доме напротив. Совершенно один. Честно говоря, я не думаю, что он так уж часто снимает одежду.
Эрнест не выдержал и улыбнулся. Что ж, это многое объясняло!
Но он — то с чего чувствует себя таким счастливым? Да еще так отважно держит за руку свою подругу, не обращая внимания на остальных жителей деревни? Да, с ним явно происходило нечто непонятное, он словно оказался во власти некой могучей силы, совершенно недоступной его пониманию. И при этом он, точно ребенок, глаз не сводил с Элис, ожидая ее указаний.
Но она никаких указаний ему не давала, да и никто другой тоже. Наконец они достигли подножия холма и увидели то, на что во все глаза смотрели те, кто успел прийти сюда раньше. Панно у колодца осталось нетронутым. Однако прямо перед ним, в том самом месте, о котором Эрнесту рассказывал Гаффер Тэттон, где трава росла прямо на перепревшей листве, скопившейся на тонком слое черепицы, некогда обрамлявшей колодец, зияла огромная черная дыра.
И возле этого провала валялся деревянный молоток.
Начиная догадываться, что здесь произошло, Эрнест тихо спросил:
— Неужели это?..
— Да, видимо, так, сэр. — Гирам Стоддард вышел из толпы в круг света, отбрасываемого фонарями. — Нас всех молодой Роджер поднял… Вот он. Ну, молодой человек, теперь ты достаточно взрослый, так что рассказывай сам.
И юного кучера леди Пик вытолкнули из толпы вперед.
— Видите ли, сэр, — начал, запинаясь, Роджер, — как вы из замка — то ушли, ее милость стала вести себя все страньше и страньше… И раз мы слышим — встает она среди ночи!.. Меня — то Мэй разбудила, ее горничная, сэр, она спит в соседней с ее милостью комнате… И Мэй сказала, что хозяйка встала и ушла куда — то. И все ругалась себе под нос, все что — то бормотала… — Роджер с шумом сглотнул. — А еще Мэй сказала — вы уж простите меня, сэр! — будто ее милость совсем рассудка лишилась!
— А дальше что было?
Эрнест и сам хотел задать этот вопрос. Но Элис его опередила. И спросила очень спокойно, абсолютно не думая о том, какое впечатление на собравшихся может произвести ее мужской наряд.
— Ну… — Роджер беспокойно переминался с ноги на ногу. — Вы ведь знаете, сэр: в замке возле гонга, которым на обед созывают, всегда деревянный молоток висел… А потом этот
