деревне тоже, по — моему… Твоя тетка, насколько я знаю, совершенно всем этим шокирована. Впрочем, после ее беседы с глазу на глаз с епископом…
— Постой, ради бога! У меня уже и так голова кругом…
Элис тут же раскаялась:
— Ох, прости! Мне бы, конечно, следовало оставить тебя в покое: ведь это же так страшно — вывернуть свою душу наизнанку! Но… — Она вскочила, собираясь уходить. — Пусть сегодня ночью все дурные сны приснятся мне — ведь я не была там, хотя и мечтала об этом, чтобы хоть как — то помочь!
И она исчезла — так внезапно, словно была живым воплощением… Ее!
«Боже мой, теперь мне понятно, кто эта “Она”, о которой говорил Гаффер Тэттон!» — мысленно воскликнул Эрнест.
И эта мысль явилась, точно эхо тех вод, что журчат в земных глубинах под холмом, и тех слов, что запомнились ему с детства: «И воды подземные…»
А еще он вдруг вспомнил богиню Кали, увешанную гирляндами из человеческих черепов, и не сумел сдержать дрожь.
— Ну, мистер Эрнест, — спросил его Гирам Стоддард, — нравится вам то, что мы сделали по вашим рисункам? Правильно у нас получилось или не совсем?
На трех больших панно идеи Эрнеста были воплощены весьма своеобразно — это было нечто вроде мозаики, втиснутой в мягкую глину, причем «мозаика» была исключительно природного происхождения: цветы, косточки плодов, шишки, перья и т. п.
С одной стороны, ему тут же захотелось признаться Гираму, что это не совсем то, что он рассчитывал увидеть, однако же вторая и, видимо, более мудрая половина его души безоговорочно одобрила работу деревенских умельцев.
Как изобретательно в каждом отдельном случае они уловили тайный подтекст, заключенный в сюжете, и взаимосвязь центрального персонажа с остальными! Вот здесь, например, старшая женщина весьма выразительно, полуобернувшись, с презрением отталкивает женщину в центре, явно считая ее грешницей, достойной справедливого наказания!
Если честно, он заметил, что исполнители его замысла кое — где что — то прибавили, а что — то убрали, но теперь это казалось ему исключительно осмысленным. Он вдруг понял, что подсознательная ненависть к тетке привела к тому, что в каждом его наброске образ леди Аглаи невольно доминировал над остальными. Но теперь, рассматривая выставленные перед ним мозаики, Эрнест заметил, что на первом панно деревенские искусники оставили хозяйку усадьбы в центре, то есть практически без изменения; на втором они несколько уменьшили ее фигуру и как бы отодвинули ее дальше от центра, а на третьем, который предназначался для перекрестка у Старого родника, отвели ей местечко в самом уголке и рядом с ней не поместили никого…
«Возможно, это достаточно примитивный прием, — думал он, — однако многие из лучших художников Франции, да и Англии тоже, в последнее время все активнее прибегают не только к примитивизму, но и к приемам откровенно дикарского, доисторического искусства. Возможно, из — за того, что мы, так называемые цивилизованные страны, доказали свою способность на куда большее варварство! Да, здешние мастера правы! И те изменения, которые они внесли в мои эскизы, совершенно справедливы».
Примерно так он сказал и тем, кто с волнением ожидал его приговора. Деревенские художники заулыбались и, с облегчением вздохнув, отправились устанавливать мозаичные панно в назначенных местах, чтобы подготовить все к завтрашней церемонии. И тут Эрнесту пришло в голову, что стоило бы в последний раз взглянуть и на некоторые другие фигуры, изображенные на картинах.
Слегка напуганные тем, что он вдруг вернул их назад, крестьяне подошли к нему и молча ожидали окончательного приговора.
Однако и теперь Эрнест их работой остался доволен; то, чего он опасался, на картинах отсутствовало. Сходство центральных женских фигур с леди Аглаей и Элис, и без того весьма приблизительное, было существенно искажено из — за использования уже упоминавшихся подручных материалов. На какое — то мгновение, правда, ему показалось, что он придал слишком много собственных черт второй центральной фигуре, изображавшей Иисуса…
— Да не переживайте вы так, сэр! — попытался успокоить его Гаффер Тэттон, явившийся по первому зову и теперь стоявший рядом, постукивая своей палкой. — Вы же и сами все понимаете.
И, не дожидаясь каких — то слов от Эрнеста, Гаффер отошел от него, а деревенские обрадованно потащили панно к колодцам. За ними потянулась веселая ватага детей, возглавляемая школьной учительницей мисс Хикс, которая решила воспользоваться представившейся возможностью и провести урок истории на свежем воздухе.
В ту ночь Эрнест долго не мог уснуть, как если бы ему назавтра предстояло некое представление с одним действующим лицом, в котором именно он должен был исполнить главную роль. Примерно те же чувства испытывал он мальчишкой в Индии, наглядевшись на восхитительные изображения божеств, обмазанных маслом «гхи» и украшенных листьями и лепестками цветов перед очередным индуистским празднеством.
Почему он раньше не заметил схожести этих действ и этих переживаний? Возможно, былые чувства и переживания скрыл от него железный занавес войны? Но сегодня он всюду вокруг себя ощущал как бы странную пульсацию, точно некая первобытная сила поднималась из подземных глубин на поверхность…
«И воды подземные…»
Проснувшись в темноте и со страхом ощущая, что старый и прочный дом священника раскачивается, точно Ноев ковчег в бурном море, Эрнест нашарил на столике у кровати спички. В замке имелся электрогенератор, но домик священника, как и встарь, освещался свечами и керосиновыми лампами. Когда слабый огонек разогнал тьму, Эрнест тихо и удивленно воскликнул: «Элис!», ибо она как раз закрывала за собой дверь.
В легкой ночной рубашке, босиком она в несколько прыжков пересекла пространство от двери до кровати. Она явно отлично знала, какая из досок пола может скрипнуть у нее под ногой, и старательно этого избегала.
— Я вообще — то не собиралась приходить к тебе, — промолвила она задумчиво, словно сама себе удивляясь. — Во всяком случае, пока что. Во всяком случае, не раньше завтрашнего дня — когда все будет уже позади… Но я ничего не могла с собой поделать! Разве ты не чувствуешь, Эрнест, как что — то меняется вокруг нас?
Спичка, догорев, обожгла ему пальцы. Легким движением Элис помешала ему зажечь еще одну и заставила положить коробок на столик. Он промахнулся и услышал, как загремели спички, упав на пол. И еще что — то упало на пол с легким шорохом, и Элис оказалась с ним рядом в постели, а ее руки и ноги переплелись с его руками и ногами…
— Нет, ты скажи, ты чувствуешь это движение, эти перемены? — снова настойчиво спросила она.
— Да! Мне кажется, будто меняется весь мир!
