Что быстрей наших коней, которых мы каждый день отборным зерном кормим? И что ясней нашего колодца, в который мы каждый год по два мешка соли ссыпаем?
— А ведь это ты правильно говоришь, жена! — воскликнул богач и повеселел так, будто уже выиграл дело и судья потрепал его по плечу: умный ты, мол, человек!
Когда бедняк к себе в горницу вошел, из-за стола ему навстречу поднялась шестнадцатилетняя дочь. Она тотчас прочла в его глазах, что у него не все благополучно.
— Ну, как дела, батюшка? Неужто мы проиграли?
— Проиграть не проиграли, да и выиграем ли, неизвестно, — ответил отец и рассказал дочери, как было дело.
— Ничего не бойся, папа. К утру я что-нибудь придумаю, — сказала дочь.
И они легли спать.
Утром дочь пошептала отцу на ухо, и он весело зашагал прямо к судье. Богач был уже там и гордо потребовал, чтобы его выслушали первым. Ах, если б вы видели, какой у него был вид, когда судья, выслушав его отгадки, сказал, что с такой глупостью он мог и не приходить!
— Ну, а ты до чего додумался? — обратился после этого судья к бедняку.
— Прошу прощенья, высокородный пан, — ответил бедняк, — только я скажу, что самая тучная — мать-земля, потому что она всех нас кормит; самый быстрый — месяц, потому что он каждые четыре недели землю и небо обегает, а самое ясное — солнце, потому что оно всегда ровно и ясно светит.
— Молодец! — сказал судья и потрепал его по плечу. — Этот богач не имел права из-за горстки ячменя убивать твоего поросенка. В вознаграждение возьми у него тучную свинью, которую он откармливает вот уже три года.
Тем тяжба и кончилась. Гордый богач ушел потихоньку, как будто его там и не было. Ему и не снилось, по судья так его осрамит да еще его откормленную свинью бедняку присудит! Бедняк поблагодарил судью и решенье и тоже пошел к двери. Но высокородный пан подозвал его, чтобы сказать ему еще словечко.
— Ты, — сказал он ему, — не сам до этого додумался. Ведь над этими загадками много мудрых мужчин и женщин напрасно себе голову ломали. Скажи прямо: кто тебя надоумил?
Бедняку скрывать было нечего; он ответил, что это его родная дочь сегодня ночью придумала, а утром ему на ухо шепнула.
— Ну, коли у тебя такая умная дочь, — сказал пан, — то отнеси ей вот эту горсть льна. Ее только что с поля принесли. Пусть она мне ее в три дня вытеребит, вытреплет, высушит, вычешет, спрядет, из пряжи полотна наткет и полотно выбелит. А из того полотна пусть сошьет мне красивую свадебную рубашку. Если она все это сделает, я с ней обвенчаюсь, а не сделает, так я с ней расправлюсь за то, что вмешалась в тяжбу и самому мне приговор вынести не дала. А теперь убирайся прочь с моих глаз!
И бедняк убрался. Лучше бы ему было не затевать этой тяжбы или хоть трижды проиграть ее! Из горстки льна сделать красивую господскую рубашку, да еще в три дня! Ну, слыханное ли это дело? Но когда он дома рассказал обо всем дочери, она ничуть не испугалась, и только сорвала с дерева веточку и дала ее отцу:
— Милый папа, возьми отнеси ее к тому пану и скажи ему, что коли он, мол, из этого прутика трепалку, прялку, веретено, мотовило, мотальницы, кросна и все, что нужно, к утру сделает, то и я исполню, что он приказал.
Только тут пан узнал, с кем вступил в единоборство. Ну, уж так ли, сяк ли, — не знаю, только все он ей приготовил, как она сказала. Тогда и она ему на третий день свадебную рубашку послала.
— Ладно, — сказал судья отцу, — коли дочь твоя такая мастерица, я с ней обвенчаюсь. Только пусть явится ко мне не днем и не ночью, не пешком, не в телеге и не на коне, не по дороге и не по целику, не одетая и не голая, и привезет мне подарок да не подарок!
Услышав это, отец только головой покачал. Вот еще новая беда! Но дочь успокоила его, сказав, чтобы он на нее положился. А пан с того часу от окна не отходил, все ее высматривал: никак дождаться не мог, потому что знал, что другой такой красавицы нигде не сыщешь.
На третий день утром, только начало рассветать и все еще спали, пан уже стоял у открытого окна. Вдруг видит: прямо против его окон — молодая девушка! И было это в самом деле не днем и не ночью, а на рассвете. И двигалась она не пешком, не в телеге и не на коне, а сидела на козле, ногами до земли доставая. И ехала не по дороге и не по целику, потому что козел шагал по обочине. И была не одетая и не голая, потому что на ней был только широкий мужской передник, сверху фартуком подпоясанный. А на коленях держала она что-то покрытое: это был подарок-не подарок. Тотчас послал он навстречу ей служанку с красивым свадебным нарядом, чтоб она в том наряде ему свой подарок-не подарок поднесла.
Прекрасна, как нераспустившаяся роза, вошла она в комнату и подала ему двух голубков. Но только хотел он их в руки взять, она их выпустила. Они захлопали крыльями и через открытое окно улетели вдаль. Так она поднесла ему подарок-не подарок, потому что он и получил и не получил его.
— Ну, душа моя, — сказал пан, — с этой минуты мы принадлежим друг другу. Но раз ты такая умная, а у меня свой разум есть, ты, конечно, поймешь, что каша у нас не сварится, коли ты и дальше будешь мешаться в разбор дел. Поэтому я еще до свадьбы предупреждаю тебя, чтобы ты никогда в мои дела не вмешивалась. Если я что-нибудь такое замечу, то сейчас же отправлю тебя домой.
Она согласилась, и они пошли вместе под венец.
* * *
И жили они дружной парой, что твои голубки, до тех пор, пока она не попробовала коснуться судебного жезла.
Но, видно, чему уж быть, того не миновать!
Пришли раз в суд два путника. Один гнал с базара табун лошадей, другой стадо волов, и оба ночевали вместе. Ночью у табунщика ожеребилась кобыла, а он этого не знал.
