Многие из приглашенных были люди со стороны: друзья президента по клубам, друзья детства, партнеры по бизнесу, партнеры по игре в гольф… За одним столом собрались несколько известных банкиров и самых богатых людей города…
Джессика, хотя и неплохо ориентировалась в правилах поведения на подобных мероприятиях, все-таки чувствовала себя не в своей тарелке, Филипп это отлично видел, несмотря на то что она старалась это скрыть. Сам он мечтал только об одном: когда же теплоход доплывет до первой остановки, чтобы часть публики выгрузилась на берег. Или, может… или, может, ему следует поступить так же?
Эту любопытную мысль он не успел додумать до конца — Джессика, словно почуяла неладное, быстренько пригласила его танцевать. Танец — прелюдия любви… Как бы там ни было, а с этого момента вечер пошел по другим правилам.
Такой Джессику он, честно говоря, еще не видел. Она манила, зажигала, поощряла и звала за собой, она была кокетлива и холодна одновременно, она была целомудренна и бесстыдна. Она была самим искушением во плоти.
И счастливый Филипп, одурманенный близостью ее мягких губ, почти забыл о другом искушении своей жизни. А вокруг было много вина, красивых женщин, денег, роскоши и бриллиантового блеска… И совсем не хотелось думать о сырой осенней ночи, разметавшейся над океаном. О ночи, которая неизменно ассоциируется с Селин.
Сегодня, сейчас, когда Джессика обнимала его плечи, когда она касалась его губ, он запретил себе думать о другой девушке.
— Джессика! Господи, Джессика, как ты сегодня хороша!
— Я всегда хороша, Фил. Просто ты не хотел этого замечать, но теперь, надеюсь, оценишь! — отвечала она с такой соблазнительной улыбкой, что Филипп не нашел ничего другого, как с рычанием подхватить ее на руки и закружить. Он зарывался носом в ее волосы, «танцевал», приподняв над полом, заглядывал в глаза, строил нелепые выражения лица, а она хохотала и прижималась к нему.
— Фил, я больше не могу! — наконец простонала Джессика. — Ноги гудят, и руки устали.
— А руки-то почему? — Он театрально разглядывал ее кисти, ощупывая их, словно заправский хирург, и вдруг, удивляясь собственным движениям, приложился к одной долгим, влажным поцелуем. Он целовал ей ладонь, а сам почему-то чувствовал возбуждение сильнее, чем она. Хотя, может, он ошибался.
Джессика молчала. Но даже сквозь музыку он слышал ее тяжелое, прерывистое дыхание. Он поднял глаза. Казалось, ее трясло, словно в ознобе:
— М-мы… мы сходим в Нью-Лондоне или нет? А то объявляют, что подплываем к п-пристани…
— Джессика! Какой Нью-Лондон, какая пристань?! Джессика…
В следующий миг ему показалось, что музыку выключили, а все гости исчезли. А еще через миг он уже мчался к своей каюте, а за ним, путаясь в широком подоле шелкового платья и не отпуская его руку, бежала красивейшая женщина, с которой он давно мечтал провести ночь…
Потом — ее руки, ее губы, ее фигурка, до смешного похожая на… Стоп. Он запретил себе думать о чем-либо, что находится за пределами этой каюты. Только Джессика. Только пол и широкая кровать. Только… все плывет перед глазами и против воли видится совсем другая каюта — маленькая, в тесном катере, шлепавшем по Эльбе… Ну почему?!
Ну почему опять на катере?!
— Филипп, не делай мне больно, пожалуйста. Фили-ипп.
— Что случилось? — Он увидел следы от своих пальцев на плече Джессики. Лицо его исказилось. — О господи, прости, прости, прости… Я… я… это я от страсти. Я очень! Очень сильно хочу тебя, Джессика.
— Филипп, я, кажется, люблю тебя.
— Что?.. Я не расслышал…
А лицо Селин не уходило. Он готов был разодрать когтями, разгрызть Джессику, чтобы прогнать другие глаза. Но не мог. Селин и правда, как ревнивый часовой, охраняла свою собственность от соперниц. А собственностью было его сердце.
Он удвоил старания:
— Джессика, если бы ты знала, как я давно и сильно… Как ты нужна мне! Джессика… О черт!
Он разозлился. Сильно разозлился, так что едва смог скрыть это. Ему хотелось взвыть и разбить об стенку что-нибудь тяжелое. Ему хотелось разбить об стенку свою голову, чтобы ушли из памяти ее глаза.
Он принялся остервенело целовать Джессику. Бедная девочка. Она его любит. И, к счастью, не понимает, что происходит. К счастью ли?..
— Филипп, что с тобой? Тебе нехорошо?
— Ну что ты! Мне давно не было так хорошо. Мне никогда не было так хорошо! И никогда не будет так хорошо!!!
— Фили-ипп! Я люблю тебя!
Он готов был разрыдаться, как девчонка. Он готов был задушить Селин. Вот сейчас он ее ненавидел! Он не может больше так жить! И не будет!
Сейчас… Сейчас нужно заняться любовью с Джессикой. А после — гори все синим пламенем! — сделать ей предложение и спастись. Да. Это — единственно верный путь. И, испытав несказанное облегчение от этой мысли, он поспешно и не слишком деликатно повалил Джессику на кровать.
А когда уже было поздно останавливаться, когда они слились в единое целое, крепко переплетя ноги и перекатываясь на голубой простыне, когда все смешалось — любовь и злость, счастье и отчаяние, блаженство и неистовство, — зазвонил мобильный. Филипп не собирался отвечать, он вообще не сразу обратил внимание на эту досадную мелочь, но повторный звонок — черт знает почему — заставил его дернуться и замереть.
В душе что-то кольнуло. Бессознательно он протянул было руку к прикроватной тумбе, поверх которой красиво расстилались его брюки, но не смог достать до кармана.
В его объятиях стонала Джессика и, судя по интонациям, начинала приближаться к финальной стадии, а быть свиньей Филипп не хотел. Не выглядеть (как раньше), а именно быть свиньей. Не хотел. Не мог. Между прочим, Селин научила его этому…
Он скрипнул зубами. Черт бы ее побрал, эту маленькую воровку! Она пришла и украла его покой и разум!
Мобильный завел свою трель по третьему разу, и в этот момент Филипп почувствовал, что его переполняет изнутри и остро-приятно рвется наружу. Такого потрясающего оргазма у него еще не было никогда: его тело жило и получало удовольствие с одной женщиной, а сердцем он был — с другой. Сеймур оказался абсолютно прав, сказав, что обязательно надо попробовать с двумя!
И когда счастливая Джессика обнимала его за спину, продолжая шептать ласковые глупости и блаженно улыбаясь, из его груди еще вырывалось хриплое дыхание, а сердце только-только начинало успокаиваться, он все-таки схватил мобильный.
Йен заговорил сразу:
— Ну слава богу, я уж думал, что опоздаю. Включаю тебе любопытную запись.
В телефоне заурчало, щелкнуло, он услышал сипловатый, низкий голос Селин, словно сама осенняя ночь — свежая и холодная — говорила с ним, обдавая сырым ветром:
— Фил, мальчик мой, привет, это Селин. Помнишь меня? Мне почему-то кажется, что помнишь. Жаль, что тебя нет дома, я как раз скоро буду выезжать из Берлина в твою сторону. Ты будешь смеяться, но мне снова негде переночевать. Можно, я заеду? Надеюсь, часа через три-четыре ты появишься? Целую тебя, твоя Селин.
