Он позвал Казанову посмотреть на беспорядок и рассказал, чтонемецкие солдаты напали в местечке на испанские войска, что привело к обменупулями. Все уже было тихо. Адвокат поблагодарил Казанову за хладнокровие иулегся рядом с ним.
(Нападение на Велетри произошло на самом деле, однако вдругом году, чем нападение Казановы на супругу адвоката, из чего многие критикизаключили, что он приделал исторические украшения к эротическому приключению,которое либо запомнилось ему не таким приятным, либо было хуже на самом деле.По своему обыкновению, рассказывая историю, он бросил на нее сияющий глянец.)
За завтраком сестра дулась, а супруга смеялась. Казанованасмешливо называл адвоката папашкой, пророчил ему сына, а сестре прекраснойЛукреции делал множество комплиментов с намеками; она ехала в Рим, чтобы выйтизамуж за служащего банка Святого Духа, адвокат ехал на процесс, Лукреция,бывшая замужем уже два года, ехала к матери, в чьем доме они остановятся и кудапригласили Казанову.
В Риме Казанова остановился в гостинице на площади Испании.Наконец он был в Риме, восемнадцатилетний, с рекомендательными письмами,украшениями, опытом, хорошо снабженный одеждой, так себе — деньгами, свободный,в возрасте когда каждый пытается построить свое счастье, даже если имеет толькоприятное выражение лица. Он чувствовал себя способным ко всему. В Риме каждыйиз ничего мог достичь всего.
Конечно, говорит старый Казанова, каждый должен «быть в Римехамелеоном, протеем, Тартюфом, непроницаемым комедиантом, должен поступатьподло, все скрывать и в страшном пекле выглядеть холодным». Кто презираетлицемерие, должен ехать в Англию, считает Казанова.
Он разыскал отца Джорджи, врага иезуитов, которые устроилина него покушение. Патер пригласил заходить регулярно, чтобы все объяснить,советовал больше молчать в кофейнях, учить французский и не ходить к кардиналуАквавиве в костюме франта.
Дон Гаспаро Вивальди, которому Казанова принес рекомендательноеписьмо от дона Антонио Казановы, по его поручению отсчитал сто римских дукатов.Казанова «не мог их отклонить, да и не хотел». Римляне и чужаки ругали вкофейнях папу и иностранные войска дерзко, как нигде, и в постный день елимясо. Римляне боялись только инквизиции, как парижане своих lettres de cachet.
1 октября 1743 года Казанова впервые в жизни побрился иотметил в воспоминаниях день и час.
Кардинал Аквавива осмотрел его и не прочитаврекомендательного письма отправил к аббату Гама.
Траяно Аквавива из старой неаполитанской семьи был тогдасорока семи лет и уже двенадцать лет кардиналом, самым могущественным ивеликолепным господином в Риме и, как писал Шарль де Броссе, «un granddebrideur des filles» (большим любителем девушек), был директором испанских делпри курии, владел епископатом Монреаля и другими большими доходами.
Аббат Гама, веселый сорокалетний португалец, сказалКазанове, что он будет жить в Испанском дворце и обедать вместе с двенадцатьюаббатами, сплошь секретарями. Для занятий французским он рекомендовал адвокатаДалакуа, живущего напротив палаццо ди Спанья. Домоправитель выплатил емусодержание за три месяца, шестьдесят талеров, и показал, где входная дверь.Лакей провел в отведенную красивую комнату на третьем этаже.
Однажды утром после мессы Казанова встретил молодогочеловека, который вместе с ним брал уроки у Далакуа и ухаживал за его красивойдочерью Барбарой, часто заменявшей отца.
В крытой галерее близлежащего монастыря молодой человекрассказал, что уже шесть месяцев любит Барбару, уже три месяца обладает ею, нопять дней назад Далакуа застал их в постели, его выгнал, а дочь запер. Написатьон ей не может, к мессе она не пришла ни разу. Он не может к ней посвататься, унего нет доходов, у нее тоже нет ничего. Казанова посоветовал забыть ее. Намосту через Тибр юноша подозрительным образом уставился в поток.
На другой день Барбара, уходя после занятий, уронила письмо.Казанова поднял, оно предназначалось любовнику. Он решил, что на следующий деньвернет письмо, но она не пришла. Однако в своей комнате он нашел любовника,образ подлинного горя, и отдал ему письмо. Из сентиментальности он совершилпервую ошибку. Любовник попеременно целовал то Казанову, то письмо, и попросилпередать совершенно невинный ответ. Так Казанова стал postillon d'amur(почтальоном любви).
В воскресенье Казанова повел свою Лукрецию с семейством напрогулку к вилле Лудовичи. Перед обедом они гуляли в саду. Адвокат сопровождалтещу, Анжелика — жениха, Лукреция взяла под руку Казанову.
Он признался: «Ты первая женщина, которую я люблю».
«В самом деле? О, несчастье, ты меня покинешь! Ты — перваялюбовь моего сердца.»
Они сели на траву и поцелуями стирали слезы друг друга. «Каксладки слезы любви!», вздыхает старый Казанова.
Она лежала перед ним «в восхитительном беспорядке». Онспросил, не подозревает ли кто об их любви?
Муж — конечно нет, мать — может быть. Анжелика знает все стех пор, как постель развалилась под ними, и жалеет ее. Без него Лукрецияникогда не узнала бы настоящей любви. К супругу она чувствует лишь тулюбезность, к которой ее обязывают супружеские узы.
Все утро они сотни раз говорили друг другу, как велика ихлюбовь и как она обоюдна.
После еды они снова ходили парами в лабиринте виллыАльдобрандини. Ему казалось, что он видит Лукрецию в первый раз. Ее глазасверкали любовью к жизни. «Бессознательное желание привело нас в уединенноеместо.» Посреди широкой лужайки за густыми кустами высоко росла трава. Ониокинули взглядом большую открытую лужайку, которую не мог незаметно пересечьдаже заяц. Пешком до них нельзя было дойти даже за четверть часа.
Безмолвно они совлекли друг с друга все покровы. Они любилидруг друга два часа подряд. В едином порыве под конец они радостно воскликнули:«Любовь! Благодарю тебя!»
Смешно, что Казанова хуже всего пишет там, где изображаетлюбовь, острое и краткое наслаждение или (иногда) любовь продолжительную. Тогдаон хватается за первые попавшиеся фразы. Он теряет всю наглядность. Его языкстановится сдавленным. Возможно, разумеется, что эти места были в оригинале яснымии прозрачными, а мы читаем только плохую перезапись добродетельногообработчика.
Возвращаясь, Лукреция и Казанова провели два сладких часавизави в двухместной коляске. Они вызвали природу на соревнование и должны былипрервать пьесу перед заключительным актом уже в Риме. («Я вернулся домойнемного уставшим.»)
Далакуа был болен, и две недели подряд уроки французскогодавала Барбара. Казанова открыл в себе новое чувство к юным и красивымдевушкам: сострадание. Он начал побаиваться любовной истории Барбары. Но былопоздно.
По совету своего кардинала как-то утром он поехал вМонте-Кавальо, летнюю резиденцию папы, и вошел в комнату, где в одиночествесидел Бенедикт XIV — Просперо Ламбертини, друг литературы. Казанова поцеловалкрест на туфле его преосвященства.
