Возьмите, например, Эдисона. Он один из немногих изобретателей, чьи изобретения принесли им богатство, но для него его богатство важно только потому, что дает ему возможность продолжать его дело. Некоторые сказали бы, что такая жизнь − сплошной тягостный труд, но для него труд вовсе не тягость, а наслаждение, он работает из любви к своему делу. Есть еще один путь, он заключается в том, чтобы освободить талантливого человека от необходимости заниматься обычным трудом и дать ему возможность заниматься изобретениями. В интересах общества всячески поощрять его и предоставить в его распоряжение материалы и оборудование.
Только не надо забывать, что и при нынешней системе честь и хвала ценятся больше денег. Многие ли солдаты предпочтут деньги чести носить Крест Виктории, который обычной денежной ценности не имеет?
Даже теперь люди думают не столько о деньгах, сколько об уважении, достоинстве и чести, которые они могут заполучить с помощью денег. Многие тратят большую часть своей жизни на добывание денег, а когда добьются этого, начинают тратить их для того, чтобы завоевать уважение соотечественников. Есть люди, которые тратят тысячи фунтов стерлингов за честь писать после своей фамилии слова «член парламента». Другие покупают титулы. Третьи расходуют огромные суммы на то, чтобы получить доступ в высшие круги общества. Четвертые тратят деньги на благотворительность, основывают библиотеки или университеты. Делают они все это из желания вызвать восхищение своих соотечественников.
Такое желание − сильнейший стимул для способных людей, для гениев. Поэтому при социализме главной побудительной причиной делать трудную огромную работу будет та же причина, что и сейчас, − честь и хвала. Но при существующей системе честь и хвалу можно купить за деньги, и никого не интересует, каким путем эти деньги добыты.
При социализме же будет иначе. Почетный Крест или Лавровый Венок нельзя будет купить за деньги или продать. Они будут высшей наградой за мужество и талант.
− Какие-нибудь еще неясности? − спросил Филпот.
− А что вы станете делать с теми, кто тратит все свои деньги на выпивку? − спросил Слайм.
− Я могу с таким же основанием спросить вас: «А что делают с ними и что вы предлагаете делать с ними теперь?» Есть множество мужчин и женщин, чья жизнь так наполнена тяжким трудом, горестями и несчастьями, беспросветной нищетой, для которых так недостижимо все то, что делает жизнь привлекательной, что время, которое они проводят в пивной, − единственный луч света в их безрадостном существовании. Их духовная и материальная нищета таковы, что у них нет возможности пользоваться интеллектуальными и социальными дарами цивилизации. При социализме таких людей не будет. Все получат образование, и общественная жизнь и разумные развлечения станут доступны каждому. Поэтому мы не верим, что при социализме будет такая категория людей. Каждого приверженного этой слабости будут избегать товарищи. Но если и найдутся люди, которые падут так низко, мы все равно должны помнить, что это наши братья и сестры и нам нужно относиться к ним как к людям, страдающим от болезни, доставшейся им в наследство от их нецивилизованных предков, мы будем стараться исцелить их, помещая в какие-нибудь специальные лечебные заведения.
− Есть еще один прекрасный способ обращения с такими людьми, − сказал Харлоу, − дать им двойную заработную плату, пусть допьются до смерти. Обойдемся без них.
− Кто хочет высказаться? − спросил Филпот.
− Вот насчет изобилия, о котором ты здесь распространялся, − начал Красс, − как вы можете быть уверены, что сумеете столько всего изготовить. Вы ведь только предполагаете, что это возможно.
Баррингтон указал на стену, где все еще виднелась диаграмма, которой Оуэн проиллюстрировал прошлую лекцию.
− Даже при существующей нелепой системе ограничения выпуска продукции, когда большая часть населения занята бесполезной, непродуктивной, ненужной работой, а множество людей вообще не трудится, все равно в итоге производится достаточно. Даже больше чем достаточно − ведь в результате того, что они называют «перепроизводством», рынки периодически оказываются переполнены всевозможными товарами, и тогда на некоторое время фабрики закрывают и уменьшают количество выпускаемой продукции. Тем не менее, мы все же существуем. Это доказывает, что если промышленность организовать таким образом, как предлагают социалисты, то можно будет выпускать все товары в таком огромном количестве, что каждый сможет жить в довольстве и комфорте. Проблема того, как производить достаточно товаров, чтобы у всех всего было в избытке, уже решена; остается другая проблема − как избавиться от тех, чья жадность и черствое равнодушие к страданиям других людей мешают осуществить все это.
− Вот то-то же! − торжествующе воскликнул Красс. − Я вам точно говорю, никогда вы не сможете освободиться от них, приятель!
Человек с ботинком, перевязанным медной проволокой, поддержал его, сказав, что тут уж ничего не поделаешь.
− Ну, а мы хотим попробовать, − сказал Баррингтон.
Красс и большинство других изо всех сил старались изобрести какие-нибудь аргументы в защиту существующего порядка и против изложенных лектором предложений, но, не найдя ничего, замкнулись и уныло замолчали. Человек с ботинком, перевязанным проволокой, выглядел особенно удрученным; вероятно, он боялся, что, когда воцарится тот строй, о котором рассказывал лектор, он вообще останется без ботинок. Больше, пожалуй, никак нельзя было объяснить его враждебность − ведь в его случае никакие изменения ничем ему не грозили, разве только он боялся, что его заставят ходить голым и умирать с голоду.
Судя по тому, как неприязненно отнеслись слушатели к предложениям об изменении существующей системы, можно было предположить, что они боятся что-то потерять, а ведь терять им было абсолютно нечего − кроме нищеты.
Председатель уже несколько раз обращался к ним с настоятельными предложениями задавать вопросы, и тут вдруг неожиданно Красс просиял и его жирную физиономию медленно озарила довольная улыбка: наконец-то ему удалось найти непреодолимое препятствие для учреждения Кооперативного сообщества!
− Ну, а что вы будете делать в вашей социалистической республике с теми, − громко спросил он, − кто вообще не захочет работать?
Как только Красс метнул эту бомбу в лагерь социалистов, вся компания несчастных филантропов в рваных штанах с трудом удержалась от приветственных криков. Правда, те, кто поумнее, только посмеивались.
− Мы не верим, что такие люди будут существовать, − сказал Баррингтон.
− Во всяком случае, сейчас их хватает, − ухмыльнулся Красс.
− Вы не можете изменить человеческую натуру, − выкрикнул один из рабочих, а человек, чей башмак был завязан проволокой, рассмеялся презрительным смехом.
− Да, я знаю, сейчас их хватает, − возразил Баррингтон, − чего же еще ожидать,
