под покровительством духовенства, вследствие чего её имя стали произносить наравне с именами людей, оказавших величайшие услуги родному городу. Это придало ей род ореола и мало-помалу заставило римлян забыть о её прошлой жизни.
Чувствуя приближение смерти, она приобщилась святых тайн и назначила в своём завещании такие огромные пожертвования в различные монастыри, что высшее духовенство сочло своим долгом торжественно почтить её память. Церковь Santa Maria del popolo некогда находилась под особенным покровительством кардинала Родриго Борджиа, который и впоследствии, во времена своего папства, всегда оказывал ей предпочтение. Ваноцца в числе других предсмертных распоряжений изъявила желание быть погребённой в этой церкви; ввиду её необыкновенной щедрости казалось невозможным не выполнить её последнюю волю. Кроме того, она была матерью феррарской герцогини, и уже поэтому необходимо было похоронить её с известным почётом, тем более что герцогская семья могла прислать в Рим своих представителей ко дню погребения. Наконец, после долгих совещаний, решено было торжественно похоронить синьору Ваноццу в церкви Santa Maria del popolo и поставить ей великолепный памятник, чтобы почтить её великие услуги, оказанные родному городу и церкви. Не подлежит сомнению, что влияние Феррары немало содействовало этому решению.
В том же году скончалась другая женщина, которая пользовалась ещё большей известностью среди своих современников. Утром 12 июля в Венеции величественная погребальная процессия двинулась через мост, построенный с этой целью к церкви св. Апостолов, где находился семейный склеп фамилии Карнаро. В гробу, обитом золотой парчой, покоились смертные останки некогда прославленной кипрской королевы Катарины. Она прожила последние годы своей жизни в Азоло, где, подобно Лоренцо Медичи и Лодовико Моро, устроила убежище муз. Этим способом красивая женщина старалась заполнить пустоту своего сердца и заглушить горе о потерянном счастье. Одно из поэтических произведений её секретаря, называемое «Asolari», сохранилось до наших времён. Оно состоит из рассуждений, или «диалогов», о сущности любви. Эти «диалоги» происходят во время ряда празднеств, устроенных Катариной Карнаро по поводу свадьбы её фрейлины, при которых трое приглашённых кавалеров: Пероттино, Джисмондо и Лавинелло встречаются в парке с тремя синьоринами: Верениче, Лизой и Сабинеттой.
В первый день несчастный любовник Пероттино говорит о тех бедствиях, какие приносит любовь, и в заключение удаляется в слезах. На второй день счастливец Джисмондо, любимый взаимно, доказывает несостоятельность жалоб Пероттино и восхваляет сладость любви и её освежающее влияние на людей. В третий день Лавинелло должен взвесить доводы обоих товарищей и сказать о них своё мнение в присутствии Катарины, случайно узнавшей о «диалогах», происходивших в парке. Но вместо этого Лавинелло рассказывает слушателям, как он за несколько минут перед тем встретил у замка, на горе, поросшей лесом, пустынника и обратился к нему за советом, так как тот знал о теме «диалогов» из виденного им сна. Пустынник ответил, что нельзя доверять земной любви, так как существует одна истинная небесная любовь, которая может доставить вечную радость людям.
Эти «диалоги» отличаются богатством красок и живостью описания; основой их служат мифологические образцы, заимствованные из классического мира. Они переполнены сонетами и кантатами и пользовались большой популярностью в XVI столетии. В пластическом искусстве того времени мы также встречаем попытки сопоставления земной и небесной любви. На картине знаменитого венецианского художника Тициана, которая впоследствии была перевезена в Рим, в палаццо Боргезе, изображены две женские фигуры, олицетворявшие земную и небесную любовь. По существующему преданию, у одной из них черты лица Катарины Карнаро.
В день погребения синьоры Ваноццы де Катанеи, матери Чезаре Борджиа и Лукреции, герцогини Феррарской, улицы «вечного города» с раннего утра были переполнены народом. Все стремились к похоронному шествию, во главе которого шли монахи с пением, множество священников и епископов в полном облачении; за гробом следовали другие монашеские ордена с зажжёнными свечами. В церкви была такая теснота, что весьма немногим удалось видеть вблизи погребальное торжество.
К числу их принадлежал немецкий августинский монах, который приехал из Виттенберга с целью узнать решение высшей церковной коллегии по одному спорному вопросу. Несмотря на его молодость, настоятель монастыря решился дать ему это важное поручение предпочтительно перед другими монахами, так как помимо знания языков он не раз выказывал в различных случаях замечательную энергию и выносливость. Молодой августинец с радостью взялся за поручение, которое вполне соответствовало его деятельному и энергичному уму. Везде, где ему приходилось останавливаться, он старался уловить не только общий характер внешних явлений, но по возможности вникнуть в сущность исторических событий. Во Флоренции он посетил библиотеку монастыря Сан-Марко, при этом ему показали келью несчастного настоятеля Джироламо Савонаролы, где из уважения к его памяти всё было оставлено в прежнем виде. Молодой немецкий монах хорошо знал историю знаменитого отщепенца католической церкви, но при отсутствии беспристрастных и добросовестных известий не мог составить о нём правильного суждения. Только здесь, на месте деятельности и страданий Савонаролы, он понял его настоящее значение. Монахи показали ему розовый куст, вокруг которого Джироламо обыкновенно собирал своих приверженцев.
«Ещё не раз, — подумал он, — пророчество о Божьем царстве на земле будет превратно истолковано как умными, так и глупцами».
При осмотре монастыря Сан-Марко он подробно расспрашивал монахов о жизни и деятельности их бывшего настоятеля, но делал свои умозаключения относительно всего того, что видел и слышал. Немного лет прошло с тех пор, как Савонарола должен был умереть за свои убеждения, но в этот короткий промежуток времени цивилизация двинулась вперёд гигантскими шагами. Два таких великих события, как изобретение книгопечатания и открытие Америки, уже оказали своё влияние и заметно отразились на общем ходе вещей, хотя в это время даже умнейшие люди вряд ли могли предвидеть их дальнейшие последствия. Мысли виттенбергского монаха были пока исключительно направлены на решение религиозных или, вернее сказать, церковных вопросов. Но так как у него не было склонности к мечтательности, то светская власть папы и всё, что имело к ней отношение, преимущественно служили предметом его размышлений. До сих пор он видел в Савонароле только еретика, отступившего от церкви, но теперь ему стало ясно, что настоятель Сан-Марко хотел основать на земле новое царство обетованное и противопоставить папскому владычеству истинную церковь Христову. Он невольно вспомнил, что сто лет назад Гус погиб на костре по тому же поводу. Он также искал Божьего царства не во внутреннем совершенствовании, а в преходящих земных учреждениях. Немецкому монаху смутно представлялась возможность осуществления тех же надежд в духовной области. Но мысль о полном разрыве с католической церковью пока не приходила ему в голову.
Семья Медичи всё ещё жила в изгнании, хотя во
