Начались семейные трагедии. Первой ушла в мир иной сестра Вильгельма Шарлотта Мейнингенская. В этот день местный папарацци, замаскированный под крестьянина, умудрился, забравшись на воз с сеном, сделать единственный снимок супругов в их амеронгенском изгнании. 20 сентября покончил жизнь самоубийством сын Иоахим — он всегда был болезненным и страдал эпилепсией. От Доны постарались скрыть причину его смерти. В ноябре ее состояние резко ухудшилось. Она отчаянно боролась с недугом; в январе Дона высказала Вильгельму заветную мысль: «Мне надо жить, на кого же я тебя оставлю?» Она скончалась 11 апреля 1921 года. Вильгельм получил свыше десяти тысяч писем с соболезнованиями. Естественно, виновниками смерти жены он объявил тех «злодеев», которые вынудили его отправиться в изгнание; он посулил им жестокую кару. «Как сразу тихо стало в доме… Какая это была женщина!» — элегически записал в свой дневник Ильземан.
Ее похороны стали индикатором уровня симпатий к монархии в Германии. Планы соответствующей церемонии были разработаны заблаговременно. Сама Дона хотела, чтобы ее похоронили в Потсдаме, но после ее смерти многие члены семьи склонялись к мысли о том, что Вильгельму будет лучше, если могила супруги была бы в Голландии. Он отказался — для него была важнее пропагандистская функция, которую могла выполнить могила Доны. Он рассчитывал, что она, как и могила королевы Луизы, станет местом паломничества и будет способствовать популяризации монархической идеи. Республиканские власти сообщили министерству двора, что они могут предоставить для погребения императрицы Античный храм в парке Сан-Суси, но никоим образом не Гарнизонную церковь или Фриденскирхе. В качестве альтернативы было предложено место в Берлинском соборе — традиционной усыпальнице Гогенцоллернов. 17 апреля Вильгельм и собравшиеся члены семьи проводили покойницу в последний путь. Четверо в военной форме стояли у гроба, украшенного сосновыми ветками — по прусскому обычаю. Вильгельм шел за гробом до ворот усадьбы, остальные доставили его на станцию Маарн и погрузили в поезд.
На станции Потсдам-Вильдпарк к прибытию траурного поезда собралась толпа офицеров, среди которых выделялись однополчане из ее «собственного» полка — Пазевалькского. Было много и студентов-корпорантов, и правых политиков — Гинденбург, Людендорф, Тирпиц, бывший военный министр Карл фон Эйнем, Макс фон Гальвиц. Всей организацией заправляли Ауви и супруга кронпринца, все еще проживавшая в Цецилиенхофе (ее муж, как мы помним, в это время слесарил на Вирингене).
IV
По наблюдениям Ильземана, Вильгельм горевал недолго — не больше двух недель. Он утверждал, что супруга перед смертью уговаривала быстрее найти себе другую женщину, и довольно скоро выяснилось, что безутешный вдовец буквально жаждет выполнить волю покойницы. Впрочем, чужая душа — потемки. Джордж Вирек, посетивший Вильгельма за несколько дней до его вступления в новый брак, нашел, что тот пребывал в состоянии «неописуемой скорби». По его словам, «печаль окутывала Доорн как лондонский туман; печаль буквально снедала его владельца». Гостя растрогало зрелище миниатюрного лифта, устроенного для покойной императрицы. Трудно сказать, насколько искренни были отмеченные Виреком эмоции у человека, который только-только обменялся обручальными кольцами со своей новой невестой. Впрочем, наш герой был, как всегда, непредсказуем. Он крайне грубо обошелся с приехавшими к нему Янушау и Генрихом фон Дона; им даже не предложили подкрепиться с дороги, и они вынуждены были отправиться обедать в Амеронген.
Плохое настроение у Вильгельма, вполне возможно, объяснялось появлением книги «Король», где в слегка беллетризованной форме воспроизводилась история мартовского наступления 1918 года. Мало того, что автор, некий Карл Роснер, был еврей, еще и книга появилась в штутгартском издательстве «Котта»: ранее министерство двора кайзера имело с издательством конфликт — оно безуспешно пыталось воспрепятствовать публикации третьего тома мемуаров Бисмарка. Хуже всего, с точки зрения Вильгельма, было то, что он там был изображен в качестве слабака, завидующего своему сыну — кронпринцу, «который возвышался над своим отцом, как гора над бесплодной равниной». По мнению автора, проблема отцов и детей вообще была «вечной трагедией дома Гогенцоллернов». В книге проводилась мысль, что кайзер ненавидит старшего сына. Вскоре стало известно, что Рознер был подлинным автором автобиографии кронпринца. Вильгельм сначала отказывался взять в руки эту «фальшивку» — так он всегда относился к произведениям, где о нем писалось что-то нелицеприятное. Ильземан буквально заставил его прочесть книгу, приведя убедительный аргумент: раз это фальшивка — ее надо разоблачить. Сам Вильгельм объяснил свое отношение оригинальным сравнением: читать ее — это все равно что читать собственный некролог, составленный собственным сыном, если бы он осмелился на такое во времена своего «папы или дедушки», его наверняка отправили бы на отсидку в кюстринскую крепость.
В спальне Доны Вильгельм устроил нечто вроде усыпальницы: там все должно было остаться так, как при ее жизни, на постели всегда были свежие цветы, разложенные в форме креста. «Все те же картины на стенах, стулья на своих обычных местах. Это самая большая и солнечная комната во всем доме» — такую трогательную картину описывает один из визитеров Доорна. По меньшей мере раз в неделю Вильгельм сам стирал пыль в спальне своей покойной супруги. Он любил посидеть в розарии, которым раньше занималась Дона. Когда появилась новая супруга, Эрмина, она тоже завела себе цветник, но ей пришлось смириться с тем, что дух ее предшественницы по-прежнему царил в доме; ей были выделены две комнаты, но не такие удобные, как спальня Доны.
Эрмина была не первой, на которую бодрый вдовец положил глаз. Вначале он имел виды на некую фрау фон Рохов, свою давнюю знакомую. Она не была особенно родовита, но Вильгельма это не останавливало: «Почему я должен брать жену обязательно из нашей знати? Этот Готский альманах с его родословными принадлежит прошлому». Кстати, единственная невестка, которая ему нравилась — супруга Оскара, — была отнюдь не голубых кровей. Терпимость Вильгельма имела свои границы; когда его старший внук влюбился в женщину «неподходящего круга», это вызвало с его стороны крайне резкую реакцию. Но об этом — позже. Пока скажем лишь, что с фрау Рохов у него ничего не вышло. По-видимому, были и другие попытки, тоже неудачные. Дейзи Плесс, которая не могла простить экс-кайзеру того, «как он бесчестно обошелся» с ней самой, злорадно отметила, что он «хотел добиться взаимности от своей племянницы, но получил по носу». Зато фрейлейн Иттель фон Чиршки сама предложила свои услуги; однако, прибыв в Доорн на смотрины, она вернулась ни с чем: хозяин оказался в дурном расположении духа. Он затеял было флирт с местной аристократкой Лили ван Хеемстра, дамой кокетливой и ветреной, которую в узком кругу называли баронессой «Красное солнышко». Ей было всего 25 лет, и для Вильгельма она была несколько молода. Ее избранником в конечном счете стал один из гессенских племянников Вильгельма.
V
8 июня 1922 года из поезда на станции Амерсфорт сошла дама, которую встречал министр двора бывшего кайзера Доммес. Это была принцесса Эрмина Шенайх-Каролат, будущая вторая супруга Вильгельма. Короткий путь до Доорна, и вот уже автомобиль с Эрминой встречает у ворот сам Вильгельм — в мундире цвета хаки, с букетом алых роз в руках. Короткий поцелуй — и он приглашает гостью на «простой, но с выдумкой ужин». Вопреки неписаным правилам распорядка ей разрешено остаться на ночь в доме. На протяжении нескольких следующих дней они были неразлучны; внешне могло показаться, что они уже давно знакомы. Вместе кормили уток во рву. Вильгельм не преминул пожаловаться на судьбу, добавив, впрочем: «Я рассматриваю все, что со мной случилось, как испытание, ниспосланное мне свыше, которое я должен принимать с христианским смирением».
