провинциях чередование правительств, сходных по убеждениям и отличающихся только вывесками, было в порядке вещей; три правительства НДП были достаточно сильно вовлечены в борьбу с корпорациями и своими консервативными оппонентами и не доставляли Оттаве никаких проблем. Послевоенный прирост населения в центральных провинциях только подкрепил тот факт, что Канадой будет управлять та партия, которую поддержит Квебек и большая часть Онтарио. Процветание и способность проводить своевременные реформы, пожалуй, сделали консерваторов Онтарио непобедимыми, но федеральные либералы комфортно уживались с ними, похваляясь Автопактом[504] 1965 г. и требуя лояльности от непрекращающегося потока иммигрантов. Богатство Онтарио питало экономический национализм в кругах академической элиты, однако не многие были склонны осуждать курс, благодаря которому и в крупных, и в небольших городах на юго-западе провинции открылись десятки заводов по производству автозапчастей и появились тысячи новых рабочих мест.
В Квебеке сложилась иная ситуация. Квебек неизменно занимал промежуточное положение между «имущими» и «неимущими» провинциями, представляя собой смесь городского промышленного роста в стиле Онтарио, с одной стороны, и характерной для Приморских провинций устаревшей, существующей на субсидии промышленности вкупе с безработицей в маленьких городках — с другой. Политический опыт и националистическая поза помогли Даниэлю Джонсону-старшему, пусть и с трудом, одержать победу в 1966 г. Однако внезапная смерть Джонсона-старшего, которого сменил внешне достойный, но бесцветный Жан-Жак Бертран, поставила Национальный союз в очень сложное положение. К 1969 г. Рене Левек частью вдохновенными речами, а частью и угрозами объединил сепаратистов в Квебекскую партию (КП)[505]. Невразумительная позиция Бертрана и выводы королевской комиссии Лорандо — Дантона дали новой партии объект для приложения своих усилий. Как и Торонто, Монреаль наводнили сотни тысяч трудолюбивых иммигрантов из Южной Европы; как и в Торонто, большинство из них послали своих детей в англоязычные школы, что стало наглядным свидетельством того, какой язык фактически доминирует в местной экономике. Статистика, обнародованная комиссией Лорандо — Дантона, только подтвердила подозрения квебекцев. Самую высокую зарплату получали англоканадцы, а у двуязычных франкоканадцев доход в среднем был даже ниже, чем у новоприбывших иммигрантов. Спад, наступивший после выставки Экспо-67, подогревал негодование и подталкивал толпу к языковым бунтам в Сен-Леонаре — монреальском районе, заселенном преимущественно итальянцами. Потрясенный угрозой традиционному языковому и образовательному плюрализму Квебека, Бертран медлил. Лишь Левек и КП могли извлечь выгоду из ситуации, угрожавшей не только культурным традициям Квебека, но и стремлению Трюдо к общенациональному двуязычию.
Языковой вопрос стал для квебекских либералов настоящей проблемой. Они пользовались почти полной поддержкой англоговорящего меньшинства провинции, но для победы им, естественно, нужно было гораздо больше голосов. Робер Бурасса, молодой технократ, теперь руководивший либералами Квебека, решил подойти к проблеме с фланга. При содействии Трюдо, уверенный в собственных качествах экономиста, Бурасса в 1970 г. начал свою предвыборную кампанию, обещая создать 100 тыс. новых рабочих мест. Он заявлял, что членство провинции в Конфедерации должно стать рентабельным. Большинство квебекцев, обеспокоенных своей собственной занятостью и сытых по горло бесконечными бунтами, демонстрациями и яростными забастовками, приветствовали обещание Бурасса. Голоса сторонников Национального союза разделились между конкурирующими кандидатами от Партии «Социального кредита» и Квебекской партии. Двадцать девятого апреля 1970 г. либералы получили 72 из 108 мест в Национальной ассамблее. КП победила только в семи округах.
Однако у победителя не было повода для радости. Квебек погряз в долгах. Многие местные отрасли промышленности держались на плаву только благодаря субсидиям и таможенным тарифам. Тысячи дипломированных специалистов не могли получить соответствующую их уровню работу, некогда обещанную выпускникам университетов. Квебекские преподаватели теперь поддерживали марксизм с тем же пылом, с каким раньше отстаивали католицизм. Череда уличных беспорядков в Монреале казалась провозвестницей революции. Когда мэр Жан Драпо попытался предостеречь от возможного терроризма, влиятельные общественные деятели лишь высмеяли его, заявив, что он специально сеет панику, заботясь о собственном переизбрании.
Пятого октября 1970 г. был похищен Джеймс Ричард Кросс, британский торговый уполномоченный в Монреале. Среди прочего его похитители требовали передать по радио и телевидению манифест Фронта освобождения Квебека (ФЛК)[506], романтического революционного движения с террористическим ядром. Правительство Робера Бурасса нервно согласилось. На многолюдных митингах националистически настроенные студенты громко выражали свое презрение к новому молодому правительству и свои симпатии к ФЛК. Десятого октября Пьер Лапорт, министр труда в кабинете Бурасса, был захвачен на лужайке перед собственным домом на глазах у своей семьи. Массовых митингов стало еще больше. Робер Лемьё, провозгласивший себя адвокатом похитителей, собрал представителей СМИ в одной из гостиниц в центре Монреаля. Рене Левек, Клод Райян[507] из газеты «Ле Девуар» и другие видные националисты собрались, чтобы дать Бурасса совет: не впутывать Оттаву. Однако было слишком поздно. Премьер уже попросил Оттаву о помощи.
Трюдо начал действовать. Перед рассветом 16 октября он ввел в действие Закон о мерах военного времени[508]. К наиболее заметным публичным деятелям приставили для охраны вооруженных солдат; тем временем местная полиция арестовала 468 человек. День спустя похитители задушили Лапорта и оставили тело в багажнике автомобиля. Восторги прекратились. Затянувшиеся и не совсем умелые поиски британского дипломата и убийц Лапорта наконец увенчались успехом. Задержанных в ходе полицейских рейдов выпустили. Некоторых прихватили по ошибке, большинству пришлось недолго посидеть под стражей за безрассудную жажду проповедования революционных идей. Теперь они жаждали мести. Того же хотели прочие канадцы, которые теперь относились к Пьеру Эллиоту Трюдо хуже, чем к террористам.
Человек, которого выбрали потому, что видели в нем воплощение либерализации, в октябре 1970 г. разрушил этот образ. Его позиция была совершенно очевидна. Правительство по настоянию Трюдо действовало так, «чтобы ясно дать понять похитителям, революционерам и убийцам, что в этой стране законы принимаются и изменяются избранными представителями всех канадцев, а никак не горсткой самозваных диктаторов». Большинство квебекцев и большинство канадцев с этим согласились, но нашлось и четко выраженное несогласное меньшинство. Борцы за гражданские права никогда не простили Трюдо прямолинейной решимости, неуместной в эпоху освобождения. Использование Закона о мерах военного времени для разрешения внутреннего кризиса создало опасный прецедент и породило мучеников. Оно также довершило падение демократически избранного правительства Робера Бурасса. Расходы по вводу войск легли на Оттаву[509].
В то время как НДП и Роберт Стэнфилд более осторожно критиковали наступление Трюдо на гражданские свободы, «Октябрьский кризис» способствовал взлету популярности либералов. Затем, когда неизбежно нахлынули другие проблемы, она стала падать. Инфляция продолжала расти, безработица тоже. Хитроумные схемы, суть которых состояла в том, чтобы нацелить социальные программы на бедных и отменить семейные пособия, вызвала возмущение; теперь уже было слишком опасно трогать программы, которые касались всех. Когда правительство предложило преобразовать страхование по безработице в некий вариант
