Книга Искусство кройки и житья. История искусства в газете, 1994–2019 - Кира Долинина

6 марта 2019

Любовь как профессиональный изъян

Посмертная выставка фотографа Сергея Семенова

Сергея Семенова в Питере знали прежде всего как «фотографа «Коммерсанта». Худой, нервный, жилистый, текучий как ртуть, красивый, всегда напряженный, с роскошной гривой светлых волос, он снимал все и всех, являясь еще одним узнаваемым логотипом знаменитой газеты. То есть, конечно, его знали многие и до этого – не заметить такого типа было невозможно. Знали в «Сайгоне», чьим завсегдатаем и фотохроникером он был; знали в более глубокой хипповской «системе», андерграундном ленинградском подполье, где программный антисоветизм каждого был замешан на неприятии правил и законов как таковых; знали на «Ленфильме», куда его прибило к самым правильным в конце 1980‐х – начале 1990‐х годов людям, – он работал на фильмах Алексея Учителя, Алексея Балабанова, Сергея Сельянова, Константина Лопушанского. В профессию он пришел с черного хода – уличная шпана, подпольная секция карате, восьмилетка, незаконченный кораблестроительный техникум, откос от армии через психушку, где к нему применили весь арсенал перевоспитывающих мер, постоянные стычки с ментами и с уголовниками – человек в форме до последнего вызывал у Семенова пароксизм ярости. Вывести на орбиту эту беззаконную комету удалось отцу почти всех петербургских фотографов-репортеров Павлу Маркину, чей курс в Доме журналистов Семенов окончил в 1991‐м. Через три года Авдотья Смирнова пригласит его в редактируемый ею тогда питерский «КоммерсантЪ», и этот альянс газеты и фотографа станет структурообразующим для обоих, он продлится без малого двадцать лет.

Представить звездный «КоммерсантЪ» 1990‐х без Семенова невозможно. Ежедневная газета – система потогонная, история как бы проходит через тебя, но с такой скоростью, что ее не успеваешь отрефлексировать. Камера Семенова, до газеты любовно избирательная, выжидающая момент, упивающаяся своим статусом свидетеля истории, в «Ъ» становится стремительной и резкой. Он не особо любит погоню за фотохохмами, его портреты по-коммерсантовски некомплиментарны, но и не карикатурны, у него много улицы и прохожих, его время течет сквозь политиков и готово вдруг остановиться на каком-то заинтересовавшем фотографа ребенке. И иногда, вдруг, в череде репортажного нарратива, пронзительно выстроенный кадр, ракурсу которого он учился не иначе как у Родченко, вот только использовал эту науку не красоты ради, а для того, чтоб, раз взглянув, читатель не забыл картинку и событие уже никогда. Таков, например, кадр с похорон первого из опознанных офицеров «Курска» (2000) – строй курсантов на узкой лестнице, ведущей в зал прощания, как очередь на заклание.

У фотографа Семенова был один профессиональный изъян: каждый его кадр нес в себе четкий заряд его отношения к изображаемому. Тех, кого он любил, от коллег по работе, друзей и любимых женщин до музыкантов ленинградского Рок-клуба или великих актеров, он снимал с особой нежностью. Тогда, когда его переполняла ненависть, досада, несогласие, чувство несправедливости происходящего, его камера становилась гневной и готова была расплавить стоящее перед ним зло. Для репортера явный недостаток, для человека – мало кому доступная чистота души. Он таким и был – нервным, тонким, вспыльчивым и очень чистым. Жизнь оказалась короткой, всего сорок восемь лет, но в ней было много любви, и его собственной и к нему. Те, кто делал эту выставку, и те, кто пришел на вернисаж, явно думали об этом. Люди 1990‐х вообще умеют говорить о любви, они успели поймать ее прямо в воздухе. И только в этом воздухе мог существовать фотограф Семенов.