столь наивен, чтобы рассчитывать, что после моей книги о Гамиде ханум начнут писать и говорить во всём мире. Но, по крайней мере, неожиданное сопоставление может дать толчок воображению. «Может», как вероятность, не более того.
…рефлексия без экивоков или главное «красивый переплёт»
Вопрос не только в Гамиде ханум, он много шире. Не раз говорил, повторю в очередной раз, без особой надежды быть услышанным.
В нашей культуре и в прошлом и в настоящем много ярких художников в широком значении этого слова, т. е. художников, писателей, поэтов, композиторов. Можно надеяться, что так будет и в будущем. Куда хуже обстоит с тем, что, одним словом, можно назвать рефлексия.
…сам отношусь к этому профессиональному цеху, поэтому этот упрёк и в мой адрес…
По этой причине, когда выше писал о трёх азербайджанских повестях, назвал нашу культуру немой.
Насколько знаю, такой же немой западные культурологи считают русскую культуру до XIX века. Она преодолела немоту после Пушкина[981], после великих писателей XIX, рефлексия над которыми позволила русской культуре буквально обрести язык. Что, в конечном итоге, и способствовало тому, что русская культура стала органической частью мировой культуры.
Среди множества причин немоты азербайджанской культуры обращу внимание на один.
Мы придаём преувеличенное значение тому что скажут о нас другие, и почему-то считаем, чем в более восторженных тонах будем говорить о наших художниках, тем больший интерес они вызовут у других.
Такой же, если не более выпрямленной, откровенно глянцевой, выглядит в нашем изложении их личная жизнь. Они, как правило, лишены того, что в настоящей книге неоднократно называл «человеческим, слишком человеческим». А ведь личная жизнь глубоких художников это своеобразное «чистилище», которое ни один настоящий художник обойти не в состоянии. И обращаться к личной жизни следует не с целью «подглядывания в замочную скважину», а чтобы художественные тексты раскрывались во всей своей полноте.
Представление о том, что писать о нашей культуре, о наших художниках (писателях, композиторах), следует только в восторженных словах, говорит о нашей провинциальности или об инфантильности, выбирайте вариант, который вам кажется менее обидным.
Как итог подобной выпрямленности, выглаженности азербайджанская культура не способствует нашему пониманию самих себя, остаётся «книгой в красивом переплёте», которую следует положить на полку, гордиться, но не читать.
…о «культурной волне», которую мы посылаем в мир
Много лет тому назад, ещё в прошлом веке, приезжал в Баку известный культуролог Георгий Гачев[982]. Он писал своеобразные «национальные образы мира», дошла очередь и до нашего «национального образа».
В последний день его пребывания в Баку мы договорились, что соберу дома нечто вроде азербайджанского культурного «меджлиса»[983], который подведёт итог его встречам в Баку.
…этот «меджлис» Г. Гачев описал потом в своей книге о «национальных образах» народов Южного Кавказа[984]. Книга стала для меня почти реликвией, поскольку он пишет не только о «меджлисе», но и о моей семье…
В конце вечера, почти извиняясь, Г. Гачев сказал фразу, которую запомнил на всю жизнь, и часто повторяю. Он сказал, что разговаривая с нами на этом «меджлисе», он познакомился с очень интересной, глубокой, сложной культурой, так почему же культурная «волна» (он употребил именно это слово) которую мы посылаем в мир, такая пресная и скучная.
Почему? Отсылаю читателей к этому вопросу Георгия Гачева.
…источники, на которые опирался
Вернёмся к Гамиде Джаваншир.
В отличие от Элеоноры Рузвельт и Гала́ Дали́, не так много источников, по которым можно судить о Гамиде ханум. Но, к счастью изданы достаточно объёмные воспоминания самой Гамиды ханум[985], на которые, во многом, опирался.
…замечу, «воспоминания» написаны на русском языке, напечатаны в переводе на азербайджанский язык, оригинал мне недоступен, при необходимости вновь перевожу с азербайджанского на русский…
Сразу скажу, позволяю себе то, что называю «документальной фантазией».[986]. Документальный же факт, если он не самый банальный, всегда приходиться конструировать. В этом смысле «документальная фантазия» в большей мере вопрос не правдивости и достоверности (та же конструкция), а меры и вкуса.
…из рода Джаванширов
В своих «воспоминаниях» Гамида ханум много говорит о своём отце. Ахмед-беке Джаваншире[987]. Остановимся на нём и мы, поскольку именно он, на мой взгляд, сыграл решающую роль в становлении Гамиды ханум.
Ахмед-бек Джаваншир происходил из знатного рода, который правил Карабахом в XVIII веке.
После окончания Павловского кадетского корпуса[988] служил в армии, участвовал в военных сражениях. Дрался на дуэли, был приговорён к трёхмесячному аресту.
…«романтическая история», пишет Гамида ханум, то ли не знает подробностей, то ли считает, что определение «романтическая история» исчерпывает тему. Запомним эту дуэль, Ахмед-бек всю жизнь будет участвовать в «дуэлях», менее всего «романтических»…
В результате серьёзной болезни был демобилизован из армии, но нервные срывы, как результат болезни, остались на всю жизнь. В конце концов, стал «принципиальным пацифистом», противником всех войн.
После 13-летнего пребывания в России, возвращается в родное село Кяхризли Шушинского уезда[989].
…жизнь в родном селе
С собой Ахмед-бек привёз много книг, в том числе книги по сельскому хозяйству. Как только оправился от болезни, начал читать эти книги, в том числе неоднократно перечитывал «политическую экономию» Миллера[990].
Собирался строить новую жизнь «по книге», как «нормальный» просветитель.
Постепенно стал налаживать собственную жизнь: строит дом, проводит воду (кяхриз), закладывает сад, женится на молодой вдове.
Все четверо детей, которые родились в этом браке, умерли в грудном возрасте. Развёлся с женой, то ли по этой причине, то ли по другим, нам неведомым, причинам.
Начинает строить канал, который мог бы оросить засушливые земли, чтобы им могли воспользоваться все сельчане. Не останавливается ни перед чем, даже перед оскорблением местного начальства, за что все начинают называть его «безумный Ахмед бек».
Жизнь была не простой. В те времена, пишет Гамида ханум, грабить, разбойничать на большой дороге, не считалось зазорным, напротив, в народе разбойников называли «храбрецами». О них складывали героические песни, девушки мечтали выйти за них замуж.
Ахмед-бек сожалел о том, что удаль этих молодых людей тратится на разбой. Он часто говорил дочери:
«у нашего народа нет будущего. Эти грубые, невежественные люди как звери будут есть мясо друг друга… Наш народ исчезнет. Может быть, сохранят две-три семьи, чтобы показывать их в музее. На место нашего народа придёт другой, который будет знать цену нашим богатым землям».
…Привожу эти слова совсем не для злословия. На мой взгляд, чтобы не говорил «безумный Ахмед бек», его слова, жизнь его дочери Гамиды ханум, которая приводит эти слова, убийственный сарказм
