Екатерину Максимову то ли отравили чекисты, то ли она отравилась сама. Неясно, правда, зачем было убивать ее НКВД, но когда до сих пор не опубликованы документы 75-летней давности, легко верится во всякое. Читая, однако, письма Кати, веришь и в то, что сама она, как и ее муж Рихард Зорге, очень устала. Устала, но хотела жить. Вот только на жизнь сил уже не оставалось:
«21 мая 1943 г.
Милая сестричка!
Вот я опять и наслаждаюсь небом, воздухом и полной свободой. Случилось это на днях – мое возрождение. Правда, меня клонит к земле от слабости, как былинку. Счастье мое, что я нашла здесь тетю Надю и Раю, которые обласкали меня как могли, и помогли, и поделились всем, чем могли. Ведь я бедна и гола абсолютно!
Буду жить и работать в районе в 120 км от Красноярска, там, говорят, гораздо дешевле, чем здесь. Здесь-то все очень дорого. Мечтаю, когда смогу хоть немного отблагодарить тетю хоть чем-нибудь, им тоже торговать с дороги приходится. Тетя совсем старая, горбатая старушка стала, маленькая и сухонькая. Домик свой, вроде землянки, но внутри очень уютный и чистенький, а главное, отдельно все. Посадили картофель и овощи.
О себе ничего не пишу – не хочу ворошить. Люди все очень мерзкие, особенно родственники, от кого никак не можешь ожидать пакости. Я лишь мечтаю о работе и немного подкормиться, тоща сейчас, что смотреть страшно. Еще последнее время мучает расстройство желудка, ничего не перерабатывает – прямо беда!
Мусенька, у меня к тебе просьба – спаси меня. Не можешь ли хоть немного помочь деньгами, мне хоть обернуться на месте первые дни, пока я смогу пойти на работу. Я надеялась у Ляли занять, а они с дорогой так издержались, а от Дмитрия по аттестату (кто это – еще одна загадка дела Максимовой. – А. К.) еще не время, и я совсем без денег. Сколько можешь, вышли телеграфом на имя Раи: Красноярск, улица Овражная, д. 22, кв. 2. Сделай для меня, займи где-нибудь. Вещи-то в Москве я буду продавать через тетю, тогда верну все долги, а сейчас я прямо в безвыходном положении. Да и от Ики я буду получать, как и раньше, у него все в порядке. Нужно только время, чтобы продержаться. И пиши мне чаще, а то я так разочаровалась во всех людях, даже самых близких, что мне даже делается страшно, как-то еще тетя Надя и Рая своим отношением немного отогрели, а то хоть в петлю лезь, так омерзительны все.
Ну, целую тебя крепко. Будь здорова.
Катя.
Как приеду на место, вышлю точный адрес. Пока пиши на Лялю. Как я рада, что они близко, и я не одна. Шурик умер у них дорогой, а Юрка большой»[736].
Могила Кати – Екатерины Александровны Максимовой утрачена. По некоторым данным, на этом месте в сибирском поселке построено административное здание. Перезахоронить русскую жену Рихарда Зорге было некому.
Глава пятидесятая
Эксгумация
В Токио останки Зорге забрала Исии Ханако. Произошло это далеко не сразу, да и вообще могло не случиться. Полиция токко и жандармерия кэмпэйтай имели свои счеты к этой женщине. Начиная с августа 1938 года сотрудники этих ведомств (по воспоминаниям Ханако, в первую очередь кэмпэйтай, а значит, не зря Зорге так их боялся) проявляли особенно нездоровый интерес к дружбе японки и немецкого журналиста. Тогда, в 1938-м, к ней домой заявился сотрудник жандармерии и не только расспрашивал о ее возлюбленном, но и попросил что-нибудь напечатать на его машинке. Ханако отказалась, и агент удалился, попросив «не разглашать».
На время ее оставили в покое – она только иногда узнавала в лицо следящих за домом Рихарда агентов, в том числе и того, что заходил к ней в августе. Но в мае 1939 года Зорге, прикрываясь журналистской командировкой, уехал в Шанхай и на Тайвань, и дом Исии снова посетил уже знакомый ей «человек в штатском». Его, конечно, интересовало, куда и зачем уехал Зорге и когда вернется, а заодно он попросил Ханако выкрасть что-нибудь из бумаг журналиста и «дать почитать» ему. И снова агент не встретил понимания, после чего в ее общении с контрразведкой вновь наступила долгая пауза.
В следующий раз полиция подступила к ней, когда простая «профилактическая» слежка за Зорге сменилась серьезным расследованием. «Летом 1941 года, – вспоминала Исии, – над Зорге начали сгущаться тучи. В июле меня вызвали на допрос в полицию, чтобы заставить следить за Рихардом, уносить оставшуюся после его работы копировальную бумагу, докладывать о всех его выездах. Я, конечно, наотрез отказалась. Жандарм, который вел допрос, попытался запугать меня, заявив, что они сделают так, что Зорге сам откажется от встреч со мной. Но я ему не верила: не такой был человек Рихард, чтобы поддаться на провокацию. Когда меня наконец отпустили, потребовав ничего не говорить Зорге, я поспешила домой и, разумеется, все до малейших подробностей рассказала Рихарду…
Однако визиты жандармов участились. Они приходили в отсутствие Рихарда (видимо, слежка за ним велась уже по всем правилам), подолгу расспрашивали о его делах: куда он ездит, кто к нему приходит, чем занят вечерами. Я, как умела, отводила подозрения шпиков. Но тревога, поселившаяся в сердце, уже не покидала меня… Ищейки шли по его следам»[737].
Разумеется, после ареста группы, во время следствия по этому делу, фамилия Исии (точнее, Миякэ) всплывала неоднократно. Пришли и за ней. «Когда Зорге арестовали, – рассказывала позже Ханако, – я была дома у мамы. За мной прислали наряд политической полиции кэмпэйтай (тут явная путаница, ибо политическая полиция – это токко. – А. К.) и взяли под стражу. Но потом из Главного полицейского управления пришел приказ отпустить меня. Зорге пообещал все рассказать, если меня не арестуют. Я думаю, что именно так оно и было. Он стал героем только спустя много лет, но я знаю, он хотел защитить меня»[738].
Исии Ханако до конца жизни верила, что Зорге сдался ради нее. Это, конечно, было не так, но в чем она не ошибалась, так это в том, что он даже в такой трагической ситуации не забыл о ней и, как мог, пытался защитить. Следователи относились к японской девушке, делившей постель с иностранным шпионом, вполне определенно, но отношение отношением, а впутать ее в дело о шпионаже Зорге не дал. По свидетельству одного из участников следствия, разведчик решительно заявил прокурору Ёсикава: «Я прошу ни в коем случае не преследовать Исии-сан. Она совершенно не имеет никакого отношения к моей деятельности разведчика» [739]. А Дикин и Стори добавляют в продолжение еще одну цитату:
