Книга Зорге - Александр Евгеньевич Куланов

Просьбы Зорге возымели эффект, но от Ханако полиция не отставала. В августе 1943 года, во время суда кохан, когда стороны уже закончили прения и подсудимые ожидали приговора, женщина была задержана и доставлена в полицейский участок, где ее допрашивали в течение шести дней, пытаясь получить новые улики против Зорге. «Меня называли “изменницей родины” и “воровкой”, настойчиво допытывались, поддерживаю ли я связь с Зорге, сурово допрашивали… – вспоминала она. – Каждый день меня допрашивали в комнате для допросов. Я отрицала, что поддерживаю связь с Зорге, тогда меня стали расспрашивать о наших с ним дружеских отношениях…»[741]

Ханако удалось убедить следователя, что она давно не общалась с Зорге. Получается, наружное наблюдение подтвердило, что женщина в последнее время не попадала в их поле зрения вместе с ним. Это довольно странно, и пока такой логике полиции не найдено исчерпывающего объяснения.

Так или иначе, но когда она узнала, что через сутки ее выпустят, вздохнула с облегчением. Было, однако, и то, что омрачало ей выход на свободу. Позднее Исии рассказывала об условиях содержания в полицейском участке и о мыслях, которые они вызывали относительно судьбы Зорге: «В клетке, изнемогая от страшной жары и постоянных укусов блох и вшей, сидели семь-восемь женщин. Ходили слухи, что им давали протухшую еду, но у меня не было аппетита, поэтому молодая женщина, стоявшая на одном колене у железной двери, съела и мою порцию…

Мужчину, оказавшего сопротивление надсмотрщику, вечером в коридоре избили велосипедной цепью. Издав крик, словно какой-то дикий зверь, крупный мужчина повалился на пол. Каждый вечер здесь был настоящий ад. Женщин из моей камеры, пойманных на месте преступления за азартные игры, каждый вечер пытали в отдельной комнате. Меня трясло от страха и унижения. Но я сгорала еще и от гнева: вряд ли когда-нибудь я смогу забыть эту клетку, отношения в которой между людьми лишены даже намека на человеческое достоинство…

Сердце мое сжималось при мысли, что мне оставалось здесь провести всего один день, а Зорге проводил в ужасной тюрьме долгий срок, исчисляемый годами. Радость от очевидного доказательства того, что Зорге еще жив, наполовину уменьшилась»[742].

Повторюсь: этот арест Исии Ханако – довольно странное происшествие. Если верить ее рассказу, вопросы ей задавали в продолжение следствия именно о Зорге, а не с целью найти новых участников его группы. Но с Зорге следователям к этому времени было уже все ясно. И все же она утверждала, что спрашивали только про него. Зачем? Нет ответа. Факт остается фактом: Ханако неожиданно была задержана, а затем столь же неожиданно освобождена. И даже такое короткое пребывание в заключении произвело на в общем-то храбрую и довольно опытную в самых разных жизненных ситуациях девушку чрезвычайно тягостное впечатление.

В описании отношений Рихарда и Ханако или, во всяком случае, их внешних проявлениях чувствуется некоторый перекос: письменных свидетельств ее любви к нему целая книга, а его высказываний о ней, за исключением просьбы к прокурору, мы не знаем. Из книги Уиллоуби «Шанхайский заговор» нам известны только слова Зорге, якобы отражающие мнение разведчика о женщинах в целом: «Женщины абсолютно непригодны для агентурно-разведывательной работы. Они не имеют никакого понятия о политических и других подобных делах, и я никогда не получал от них удовлетворительной информации. Поскольку они были бесполезны для меня, я не использовал их в своей организации. Даже женщины, принадлежащие к высшему классу, не имеют никакого понятия о том, что говорили их мужья, и поэтому являются весьма бедными источниками информации. По-моему, ни одна женщина на свете не способна к агентурной деятельности».

Этот монолог можно, пожалуй, считать одной из многочисленных «обманок» Зорге, призванных отвлечь внимание японских спецслужб от фигур остававшейся в Китае Агнес Смедли, сидящей в тюрьме Анны Клаузен, эвакуированной в Австралию Эдит Вукелич и некоторых других агентесс «Рамзая». Но Исии и не была таковой, и он действительно старался, чтобы она вообще ничего не знала о его работе разведчика. 22 июля 1940 года он, тесно общавшийся с Ханако почти пять лет, писал в Центр: «Здешние женщины весьма надежны, особенно если они решились связать свою жизнь с каким-нибудь мужчиной. Они не представляют тогда никакой опасности, при условии, если мужчина не оставит их в беде»[743]. И хотя сказал это Зорге о другой женщине, его слова вполне можно отнести и к Исии Ханако. Он не оставил ее в беде. А она оказалась единственным человеком на планете, который душой никогда не изменил Рихарду Зорге.

В основу же американских легенд о «советском Джеймсе Бонде», гонщике, сердцееде и алкоголике, лег портрет, составленный когда-то американскими разведчиками: «В физическом отношении Зорге был крупный человек, высокий и коренастый, с каштановыми волосами. Как заметил один из его знакомых японцев, с первого взгляда на его лицо можно было сказать, что он прожил бурную и трудную жизнь. В выражении глаз и линии рта сквозили надменность и жестокость. Он был горд и властен, сильно любил и горячо восхищался теми, чьей дружбы он искал, но был безжалостен к остальным и откровенно ненавидим ими. Многие его японские коллеги по печати видели в нем типичного головореза, высокомерного нациста и избегали его. Он был горячий человек, любивший сильно выпить и привыкший часто менять своих любовниц. Известно, что за годы службы в Токио он находился в интимных отношениях примерно с тридцатью женщинами… И все же, несмотря на увлечение женщинами, запойное пьянство и тяжелый характер, он ни разу не выдал себя»[744]. Портрет довольно точный, но отношение к этому образу может различаться с точностью до наоборот, и, что самое интересное, Ханако, которая хорошо знала его именно таким, считала, что этот портрет целиком положительный. «В конце концов, – говорила она, – он был холостяком, и вполне естественно для выдающегося человека иметь несколько любовниц, не так ли?»[745]

К числу любовниц нашего героя в разное время относились очень разные женщины. Макс Клаузен и другие люди, знавшие Зорге лично, называли среди них жену директора токийского представительства компании «Сименс» Мора и жену главы представительства «Люфтганзы» Кауманна; совсем потерявшую голову от любви к дерзкому и умному журналисту секретаршу посла Лили Браун; профессора консерватории сдержанную Эту Харих-Шнайдер; не раз ночевавшую в доме на Нагадзака журналистку Лили Абетт и, конечно, фрау Отт – жену посла[746]. Отношения с последней были особенными и потому, что она единственная, кто знал и помнил не нациста, а коммуниста Рихарда Зорге, и потому, что еще и