Она сносит кандило, со стены на голову суке падает икона, обжигает пол-лица, и это чертовски приятное зрелище.
Я мерцаю, чтобы оказаться рядом с ней, хватаю за волосы, заставляя отклонить голову. На чем нас там прервала Эли? Я смогу выпить ее до дна, уже ощущаю горячие угли на собственных губах, надо просто передать ей прощение. Они сожгут тварь дотла, она вспыхнет, как старая бумага.
- Именем и волей Отца!
- У тебя уже очень давно нет отца, Десница. Ты отрекся от него, разве нет? – тянет издевательски тварь.
- Но это не значит, что и Он отрекся от меня, - улыбаюсь, склоняясь к Кукле. Она не сопротивляется, не пробует ударить или вырваться, волосы, намотанные на кулак, ощущаются как речные водоросли: скользкие и тонкие. Кукла отворачивает голову, сама тянется ко мне.
- Поэтому он сбросил тебя вниз? – спрашивает шепотом и вонзает руку мне под ребра. Боль простреливает мгновенно, тварь ломает мне ребро, запах моей крови бьет наотмашь по всем органам чувств, но я только крепче сжимаю пальцы.
Хрен тебе, золотая рыбка.
- Он сбросил меня вниз, потому что я зарвался. Как зарвалась ты. Идиотов надо наказывать, Кукла, только так они могут чему-то научиться.
- И Он забрал у тебя твою ведьму.
- Не пройдет, Кукла. Я не поведусь на это дерьмо, - улыбаюсь и все-таки склоняюсь к девчонке, касаясь губ, ощущая, как плавится ее оболочка от моего прикосновения. Я все еще Десница, что бы ни было у меня в крови: ад или свет. Сдохни, сука.
Ее грязь, ее грехи такие плотные и густые, что в первые мгновения хочется одернуть голову. Я вижу все. Всех, кого она убила, кого заставляла убивать, кого заставляла умирать. Столько испачканных, отобранных, изувеченных тел, душ, людей и иных. Больше сотни, больше нескольких сотен.
Тварь дергается, я ощущаю, как сжимаются сильнее ее пальцы где-то у меня внутри, как она копается в моих внутренностях, как кровь заливает мне ноги. Но почти не реагирую на это, боль словно не моя, ощущения словно не мои. Ад крошит стены, пол и потолок над нами.
Я заберу у нее столько, сколько смогу, а потом отправлю туда, откуда она не сможет выбраться, откуда никто не возвращается.
Сука глубже проталкивает чертову руку, а я ярче раздуваю угли. Проваливаюсь в болото чужих криков и стонов, и… и вижу Элисте.
В камере, привязанная к стене, в обрывках платья. И священника рядом с ней тоже вижу, его голодный, самодовольный взгляд, испарину над верхней губой, четки в руках. Он касается лица, шеи, груди Эли, не переставая шептать что-то над ее головой, он улыбается и облизывает губы. Он хочет ее, но не смеет даже открыто посмотреть. Будто ему десять, и он только понял, что делать с тем отростком, что у него между ног.
Не выйдет.
Я дергаюсь, но не прекращаю втягивать в себя Амбреллу, заставляю держать ее еще крепче.
«Как думаешь, он все-таки трахнул твою ведьму? - раздается голос в голове. – Развлек ее напоследок? Думаю, вряд ли она отказалась, вряд ли она могла отказаться!»
Пошла на хер.
«А что еще он с ней делал? Думал ли ты об этом? Он ведь мог делать с ней абсолютно все! И это все с Его разрешения!»
Угомонись уже.
«Зачем тебе такой Бог? Такой отец? Мы ведь оба знаем, что твоя ведьма ошибалась, и Он действительно жесток! Так может пора сменить власть?»
Я консервативен.
Я вгрызаюсь в Амбреллу все глубже и глубже, чувствую, как наливаются, распрямляются из-за проглоченного крылья, даже сломанные. Главное, чтобы кости нормально срослись, иначе придется заново ломать.
«Подумай, падший, Он ведь может забрать ее так же легко, как и в тот раз, стоит тебе что-то сделать не так - и все, прощай, Лис», - тварь просовывает руку в меня почти по локоть. Боль такая, что на миг я почти разжимаю пальцы, чтобы оттолкнуть ее от себя, но потом все же прихожу в себя.
Нельзя. Еще немного.
Кукла шипит и стонет, потому что сильнее разгорается мое пламя, потому что оно облизывает и пожирает все, до чего может в ней дотянуться. Жрет каждую смерть, каждую боль. Уверен, что по зданию на краю Москвы змеятся трещины.
«Ты мне надоел!» - ревет Ховринка бешеным зверем. А в следующий миг меня опять протаскивает спиной по полу. Валится на колени что-то тяжелое. Я понимаю что еще до того, как смотрю.
Спасибо, Отец.
Гвоздь ложится в руку как родной, плавит кожу, но это такая мелочь, по сравнению с кишками, готовыми вывалиться из разодранного сукой брюха, что я почти не ощущаю жжения. Успеваю зажать гвоздь в кулаке и отшвырнуть от себя ковчег прежде, чем его замечает Кукла.
Она идет ко мне, и я не пробую встать. Жду.
Тело твари теперь похоже на труп Алины: кожа совсем истончилась, почти просвечивает, позволяя разглядеть то, что происходит под ней. Зрелище странным образом завораживает своей неправильностью.
«Я буду жрать их обеих по кусочку. И твою бабу, и твоего ребенка, Аарон».
- У меня нет детей, - кривлюсь.
«А маленькая ведьма об этом знает? Буду наслаждаться их криками, лишу глаз, пальцев, сделаю с ними то, что ты сделал с моим телом».
- Свежо предание.
Она идет медленно, наслаждается сама собой. А мне хочется крикнуть, чтобы двигалась быстрее, потому что… потому что падают перья с крыльев, потому что кровь льется без остановки, потому что фигура суки становится все более и более размытой, а в ушах болезненный звон.
«Зря ты не веришь мне, зря все еще думаешь, что сможешь одолеть бога».
Ты не бог, ты сраный эгрегор. Пыль, как и сказала Эли. Я качаю головой и все-таки поднимаюсь ей навстречу, мерцаю, сжимаю в руках и всаживаю в шею гвоздь.
Снова прикасаюсь губами, ощущая жесткое, жестокое пламя.
Ни черта не вижу.
Ховринка визжит. Громко, пронзительно, так, что закладывает уши. Цепляется за меня, сжимает пальцы на горле. А я глотаю и глотаю, не понимаю, как в потоке всего этого Элисте смогла найти остатки гончей. Удивляюсь и горжусь ей бесконечно.
«Отпусти».
Уже бегу.
Еще несколько секунд, пара мгновений.
В голове все тот же мерзкий звон и гул, перед глазами темнота, свет впивается в плоть, шипит в крови, душит почище рук Амбреллы. Ну же, давай…
Очередной громкий визг, стон, драный хрип.
И я понимаю, что все. Хватит, еще несколько секунд и я свалюсь ей под ноги, так и не сумев ничего сделать. Надеюсь, я проглотил достаточно.
Щелчок пальцев, и за спиной эгрегора разевает пасть брешь, раздирая пространство, сжимая до крупиц время, забирая у меня остатки сил.
Попрощайся.
«Только вместе с тобой», - хрипит сука, и я чувствую, как меня утягивает следом. А перед глазами почему-то Элисте. Не в камере, не на костре. Элисте в темном сквере, пьяная, с пустой бутылкой текилы.
