синих глаз. — Я не понимаю, чтó происходит между нами.
Я поняла, что вижу редкий момент, когда Джонни полностью беззащитен, и мое сердце еле выдерживало такое напряжение.
Видеть его таким… вывернутым наизнанку, без защиты?
Со мной что-то случилось.
Я захотела его защитить.
Успокоить, утешить, хотя это казалось полным безумием, ведь достаточно было взглянуть на него, чтобы понять: он не нуждается ни в чьей защите.
Но чувство никуда не уходило.
Я видела, что он смотрит на меня. Я погрузилась в его беспомощность и в то, как он почти с надеждой смотрел на меня, словно я знала ответы на все его вопросы.
Ответов я не знала.
Правильнее всего было бы сказать ему ободряющие слова, вселить уверенность.
Я и этого не сделала.
Вместо этого я рассказала ему свою правду:
— Я не хочу, чтобы ты играл. — Наплевав на осторожность и положившись на интуицию, я поджала ноги под себя, приблизилась к нему и приникла губами к его уху. — Ни сегодня, ни завтра. Джонни, я не хочу, чтобы ты выходил на поле и рисковал собой. Я не хочу, чтобы ты себе вредил. Хочу, чтобы ты остановился. Чтобы дал отдых своему телу. И еще хочу, чтобы ты позаботился о себе.
— Шаннон…
— Дай мне договорить, — прошептала я.
Он скованно кивнул.
Дрожащей рукой я коснулась его подбородка.
— Помнишь, я сказала, что никому не разболтаю? Это не просто слова.
Я чувствовала, как он напрягся, но не отодвинулась. Потребность успокоить Джонни придавала мне смелости.
— Я не согласна с твоим выбором, — хрипло продолжала я. — Но я уважаю его и признаю за тобой право выбирать.
Что-то внутри Джонни взывало ко мне.
Я не знала, что именно, но это делало меня смелой.
Это нечто толкало меня выйти из зоны комфорта и помочь ему, даже если моя помощь будет воспринята совсем не так.
— Джонни Кавана, я умею хранить тайны, — продолжала я, поглаживая ему щеку. — И обещаю, что сохраню твои.
Рука Джонни все так же лежала на моей шее. Он тяжело выдохнул и опустил голову. Его волосы щекотали мне шею.
— Шаннон, я живу с жуткой болью, — тихо, с явной неохотой признался он. — Постоянно, — добавил он, кладя мою руку поверх своей. — Иногда болит так сильно, что я не сплю всю ночь. В школе не могу сосредоточиться на уроках, лажаю на поле, на тренировках. Все катится в ад, и единственный человек, с кем я могу об этом говорить, — почти незнакомая девчонка. — Он снова выдохнул и притянул меня ближе. — Ты единственная, кто меня отвлекает. Единственная, на ком я могу сосредоточиться, и мы почти не знаем друг друга. Я чувствую, что ты мне ближе, чем товарищи по команде. Я рассказываю тебе то, о чем бы не сказал лучшему другу. Это же полный край, нет?
— Нет, не край. — Мое сердце бешено колотилось, я дышала часто и напряженно. — Это нормально.
— Нет, не нормально, — возразил Джонни, утыкаясь в мою шею. — Ничего в моей жизни сейчас не нормально.
Только что его лицо касалось моей шеи, а уже через мгновение он отпрянул.
— Черт! — прорычал Джонни, отстраняясь так, словно я его обожгла. — Черт! — повторил он, запуская руку в волосы. — Я снова это сделал. Снова, вашу мать!
Я продолжала сидеть, поджав ноги, и наблюдала за каждым его движением.
— Есть хоть малейший шанс, что ты забудешь все услышанное от меня? — неуверенно спросил он; в глазах его темнело отчаяние.
Не в силах произнести ни слова, я только смотрела и качала головой.
Я не могла притворяться.
Больше не могла.
— Конечно нет, — угрюмо согласился Джонни и потер ладонью лицо. — Я и не надеялся.
То, что я сделала дальше, было продиктовано базовым человеческим инстинктом, а не рассудком, мною двигала отчаянная потребность избавить этого мальчика от страданий.
— Надо мной издевались, — выпалила я, удивив этим признанием нас обоих.
Мне хотелось его успокоить, и единственное, что мне пришло в голову, — такое же глубоко личное признание с моей стороны.
— Жестоко, — шепотом добавила я.
— В старой школе? — спросил Джонни, уставившись на меня.
— Да, — ответила я и тут же покачала головой. — Но не только. Везде.
— Везде? — наморщив лоб, переспросил Джонни.
— Везде, — подтвердила я, кусая губу, чтобы не дрожала.
— И долго это продолжалось? — наконец спросил он, поворачиваясь ко мне всем телом.
— Целую жизнь, — сказала я, заставляя себя не отводить глаза. — Сколько себя помню, меня всегда все ненавидели.
— Что? — произнес он, явно ужасаясь моему признанию. — Нет! Шаннон, не нужно так думать…
— Джонни, это правда, — торопливо перебила его я. — Я никому не нравлюсь. Это факт. Простой и непреложный.
— Дерьмо собачье! — прорычал он. — Ты не можешь всем не нравиться.
— Говорю тебе, это правда. Никому я не нравлюсь.
— Мне ты нравишься, — не задумываясь ответил Джонни.
Ну а я, Джонни Кавана, тебя люблю!
Пусть даже ты собираешься уехать отсюда.
Пусть даже это не взаимно.
Пусть даже любовь к тебе разбивает мне сердце.
Я люблю тебя всем своим существом.
И наверное, всегда буду любить.
— Что ж, ты редкое исключение. — Я судорожно выдохнула. — Джонни, я выросла в атмосфере ненависти! Меня по-настоящему ненавидели. Со мной никто не хотел сидеть, со мной никто не хотел играть. На физре меня никогда не звали в команду. Дети не приглашали меня на дни рождения. Меня постоянно дразнили. Из-за волос. Из-за роста. Из-за одежды. Из-за учебников, купленных в секонд-хенде. Из-за машины, на которой ездила моя семья, из-за нашего дома. Из-за того, как я дышу. Чтобы я ни делала, как бы ни пыталась поладить с другими детьми, они всегда находили во мне недостатки. — Я покачала головой и устало вздохнула. — За всю жизнь у меня появились лишь две подруги. Вот так.
— Клэр Биггс и девушка Пирса О’Нилла? — угрюмым тоном спросил Джонни.
— Лиззи Янг, — кивнула я. — Мы вместе учились в начальной школе. Если бы не они, я бы вообще была одна.
— Но после начальной школы они ушли в Томмен?
— Да.
— А ты отправилась в БМШ?
— Увы.
На лице Джонни отобразилось изумление, он явно не понимал, почему я вместе с подругами сразу не перешла в Томмен.
И такому, как он, правда было не понять.
Он не мог пожаловаться на отсутствие друзей и фанаток.
Он был популярным и известным.
Он и понятия не имел, каково находиться на другом конце спектра.
Там, где находилась я.
— И в БМШ было то же самое? — осторожно спросил Джонни.
— Нет. — Я сделала успокоительный вдох и продолжила открываться опасности: — Было еще хуже.
Джонни
