многокомпонентна, и на очень и очень многое влияет. Но оказывается, что обычная душа, невзирая на её очевидную многосоставленность и своеобразную сложность, в чём-то сродни простому записывающему информацию устройству. Так что, сэр, вы имеете в виду Душу с большой буквы, то есть, вероятно, Монаду, а я — только душу, которую пишут с маленькой.
— Я действительно очень хорошо понял, Роберт, то скрытое для непосвящённых в вашем ответе, — ещё более откровенно заговорил Бен Мордехай. — Мы, здесь присутствующие, уже втроём от остальных людских «душ» отличаемся тем, что души наши теперь в качественно ином положении. Скажу лишь, что с душой, объединившейся с сознанием, и мне стало легче читать то, что записано перстом Божиим в мире вокруг меня. И этим сказано почти всё! Добро пожаловать в новый мир, мои друзья. Я рад, что во всем мире одновременно появилась новая сила, рать Божья, способная противостоять тем силам, которые добиваются злой цели любой ценой, и побеждать их всё более крепнущей силой просветляющегося духа. Мои вопросы к вам на этом закончились. Добавлю лишь, что и на этой базе и в войсках ООН я уже не одинок. И нас с каждым днём всё больше.
— Вот, оказывается, как мы узнаём друг друга, — тихо проговорила Акико. — Я, как и вы, тоже чувствовала, что не одинока, но как-то не очень верилось, что нас в мире прибавляется. Нам, пожалуй, пора, мистер Эзра. Спасибо вам.
— Что ж, друзья, до завтра, — сказал, проводив нас и прощаясь у двери нашего домика, Бен Мордехай. — Вам, мисс Челия, очень полезно было бы познакомиться с нашим военным врачом, майором Кокориным. Он русский, и в вопросах души гораздо более сведущий, чем я. Думаю, Андрей Кокорин может стать полезным и вам, Роберт.
Едва мы с Акико оказались наедине в гостеприимном и теплом домике, обоим стало ясно, насколько мы друг по другу истосковались. Мы обнялись ещё в передней, потом стали раздевать друг друга, продвигаясь по ходу дела к спальне Акико, и не хотелось нам отрываться друг от друга долго-долго.
4. Назревшее пояснение к непростым взаимоотношениям героев и многоликих авторов этой притчи
— Ты, дорогой, уважаемый автор, всё-таки продолжаешь считать себя скованным поступающей от меня информацией, чувствуешь это, ощущаешь, к сожалению, — мысленно обратился ко мне Борис Густов. — Пусть так. Но, выучившись воспринимать информацию из моего времени ещё и помимо меня, по другим каналам, ты, брат, всё же согласись, что с истолкованием значений завтрашних для тебя событий без моей помощи справляешься не всегда.
— Спасибо за всё, от тебя приходящее, — кротко и коротко подумал я, дабы не ввязываться в безмолвную дискуссию. Сегодняшнее его настроение меня насторожило, что бы значило это близкое к весёлому многословие в сочетании с явственно проявившимся самомнением? Перерыв в нашем с ним общении подзатянулся по не во всём от нас зависящим обстоятельствам, и, исходя из опыта общения с людьми, я стал опасаться, что возобновлять знакомство придется всё с той же выработки общего языка, предшествующей полноценному, взаимополезному обмену.
— Ты вбираешь драгоценные крупицы жизни оттуда, а для меня — отсюда, из моего мира, тобой представляемого, однако изначально во многом иного, чем твой. Мира, который, как и твой, в своём развитии также существенно изменился, а ты не всегда это отмечаешь, — продолжал Борис своё мысленное обращение ко мне. — Почему? Да потому, что ты не жил в моё время, для тебя оно вероятное будущее, и, наверное, ты улавливаешь всего лишь предпосылки возможных событий. И, понятно, знать пока не можешь, как почти все из живущих, доведётся ли тебе самому до прихода этих дней дожить. А равно: до твоего в них прихода.
— Допустим, — одним словом ответил я, предположительно с ним соглашаясь и одновременно стараясь не допускать его в мои мысли глубоко, поскольку не хочу помех. К чему он клонит?
— Ты отбираешь, что хочешь, из того, что способен уловить, из моего времени, из дорогой мне страны, куда и мне уже не вернуться, как дважды не войти в одни и те же воды. Ведь и для меня памятны дни в Японии, поначалу доставившие столько горьких минут, настоящих страданий. А причина их, оказалось, коренилась во мне самом, в моём собственном ущербном сознании, подавленном захлестнувшими меня иллюзиями. И то первое наше с Акико совместное утро и последовавшие потом торопливой чередой всё новые и новые такие быстролётные дни с постижениями и радостями друг от друга, повторюсь, для меня стали уже временем прошлым. Ушедшее время, как обычно, спрессовалось в памяти. Печалиться, знаю, о нём не только бесполезно, но и вредно. Я с этим смирился.
«Ой ли? — я позволил себе осторожную ироническую улыбку, но тут же резкое несогласие молнией сверкнуло в моей голове. — Почему-то я не ощущаю в себе, что смирился с тем, что живу уже не в Японии, которую, искренне ею восхищаясь, не стал бы всё же чересчур идеализировать, как и любую другую современную мне страну. Теперь-то я живу и бьюсь за продолжение моей жизни и жизни моей семьи не в Японии, а в России! Но память, память души слишком жива! И память тоже рождает эмоции, как и настоящее. Нет, я не смирился, а примирился, это, пожалуй, вернее. Куда ж я денусь? Но примирился, в душе перестрадав в течение нескольких десятилетий нынешней жизни, а временами приходя даже в отчаяние от неумения управлять то собой, то обстоятельствами. Или изменять и то, и другое — себя и обстоятельства — сразу. Начал внутренне успокаиваться лишь теперь, когда, наконец, пришли азы понимания, надеюсь, не совсем запоздалого. Когда обнажились, мне кажется, духовные причины моего теперешнего рождения в необычайно интересной, но непревзойдённо противоречиво развивающейся огромной стране, которая крайне нехотя, только под моим день ото дня нарастающим давлением психологически подвинулась и отвела жизненное место под своим скупым солнцем и мне. На отведённое мне время. Стал успокаиваться, когда начал понимать, что в самых обычных, повседневных российских обстоятельствах удается не сломиться, в том числе, и тем, кто обнаруживает в себе и ценит обладание воспитанными, в том числе, и душегенными предками, стойкостью духа и активным отношением к жизни, продравшимися сквозь толщу немых времён. Что вырастать над собой удаётся лишь тем, кто решительно использует эти щедрые дары прошлых жизней. Ведь только за время моей жизни множества людей столь богато одарённой талантами России, не исчисляющей, не востребующей и не оберегающей свои человеческие сокровища, вокруг попросту спились. Нет в живых уже и многих из моих
