пополудни.
Где же тут будет отдача? Кому надо работать, те стоят, втянув головы в плечи. Тягачи возят в день по тонне груза — обслуживают вертолетную площадку, жгут горючее. Все это могла бы проделывать легкая техника. Простои планируются сверху! Михаил не геолог и не буровик пока, но понимает, когда видит, как плохо идут спуско-подъемные операции, как тормозится вызов притока нефти. Из-за передачи скважин — грызня. К технике отношение скверное. С иных тракторов заводская краска сойти не успела, а их уж в утиль списали… Увидит это новый руководитель и не обрадуется…
На том совещании один буровик сказал, что не стоит гоняться за вторым Самотлором, а надо брать с умом и бережностью то, что уже есть разведанного. А второй Самотлор, если он где-нибудь тут существует, непременно отыщется при тщательных поисках, которые будут идти параллельно с добычей…
К разговору с Мержиным Михаила Савушкина так и подталкивал внутренний зов, но он чувствовал, что из-за позднего времени начинать его, пожалуй, и неудобно. Лучше утром, в застолье, за чаем. Отец на Соловом поедет в Тигровку и за час управится.
Михаил повернулся на правый бок и обнял уже спящую Дашу.
Глава седьмая
1
Румянцев изрядно намучился, сопровождая балки для своих лесорубов-вахтовиков, и с мороза, с устатка намылся в собственной бане. Чипуров, посылая его в областной город с важным этим заданием, имел основания считать, что Николай Савельевич не спасует перед постами автоинспекции, докажет любому милиционеру с жезлом, как важно для нужд нефтяного Севера пропустить без задержки передвижные домики.
А домики и впрямь не вписывались по габаритам. Вместе с тракторными санями они занимали почти всю проезжую часть дороги, на раскатах их заносило, встречному транспорту приходилось пережидать, забурившись в сугробы, а на обгон можно было идти не везде. Инспекция по всем правилам придиралась к такой движущейся махине. Румянцев раза четыре лазил в карман за штрафами, а потом восстал:
— Имейте же вы снисхождение, товарищи! Нефть, север, тайга, лесоразработки на промыслах. Не свое везем — государственное. Правила правилами, но из правил бывают исключения. Тяжело нарымские недра осваивать! Газеты читаете, телевизор смотрите. Там про это через день каждый день толкуют…
Кто отпускал с улыбкой, кто важничал, выговаривал, но, как бы там ни было, давали зеленый свет.
На двухсотой версте милиции вообще больше не попадалось: ночь, мороз, и места стали глуше, безлюднее. Оставалось набраться терпения, не дремать, чтобы не напускать сон на водителя, идущего первым, следить вместе с ним за дорогой, по которой, особенно на болотинах, сам черт бы не ездил и не ходил.
Пятьсот без малого верст они одолели нормально, и балки — вон, стоят в Заовражном. Скоро их перетащат на нефтяные месторождения, к буровым «кустам», начнут завозить туда вахты, выбирать лес, распускать бревна на плахи, брус, тес. Берите, нефтяники, используйте в дело, и все рядом, под боком — не из-за моря привезенное по дорогой цене. Гринашко из Осипова, слышно, уже тоже там начал действовать. Ну, он к месторождениям ближе, ему будет удобнее. Разумную мысль подсказал Краюхин с этим лесом! Сама жизнь навела нового секретаря на доброе дело, забота насущная о бережливости…
В свободное время Румянцев брался читать или садился смотреть телевизор. Собирались у голубого экрана семьей — он, жена Катя, работавшая теперь секретарем-машинисткой в приемной у Чипурова, сыновья — Сережа и Вова. Не было только старшей дочери: она заканчивала среднюю школу, жила в Парамоновке у бабушки, матери отца, крепкой, мудрой старухи, которая в свои восемьдесят пять лет была еще остра на глаза, бойка на язык, сама все делала дома и в огороде.
После бани, напившись брусничного морсу, Румянцев сел на диван и велел ребятишкам включать телевизор.
— А он не работает, папа, — ответил из своей комнаты Сережа, показывая из-за косяка двери русую голову.
— Кто свернул ему шею — ты или Вова? — спросил спокойно отец.
— Да он сам… с перепугу, наверно, — задиристо отозвался семиклассник Вова, лицом и манерами — вылитый папа. Мать не уставала удивляться, как могла получиться такая точная копия.
— Кто «напугал» — не ты ли? — теперь уж не стал скрывать недовольства отец.
— Я, конечно, — смело шел на задор Вова. — Утром включил, а в нем хрустнула… какая-то косточка.
— Укороти язык и уткнись носом в книгу, — повысил голос родитель, выдергивая штепсель из розетки. — Вон Сережа читает и мурлычет себе, как кот Тишка. — Кот не мурлыкал, сидел у печи рядом с безголовым чебаком, жмурился, но услыхав свою кличку, повел слегка ухом и глаз приоткрыл. — Наверняка тут без меня бесились и налягали пятками телевизор. Была бы рядом сестра, она бы вас школила.
— Она с нами уже не справляется. Мы ее даже до слез доводили, — похвастался Вова.
— В росте меня догнал, а умишко… Одна дерзость на тебя прет. Скорей бы морозы кончились да в школу вас…
Румянцев взялся за книгу, но в это время как раз соседи за стенкой (дом был на две семьи) завели «третью программу». Соседями у Румянцевых в Заовражном были Птичкины. Сам Птичкин работал в леспромхозе на автокране, а жена — на заправке машин.
Супруги Птичкины представляли собой два постоянно враждующих лагеря. Драматическое в их отношениях часто переходило в комическое, и Румянцевы, из-за великолепной звукопроницаемости стены, бывали невольными слушателями домашних представлений Птичкиных. Она прогоняла его, и он, громыхая дверью, выкрикивал матерщину, уходил, но, поостыв, возвращался. Драки у них были редки, все больше словами глушили друг друга, но как-то однажды летом Птичкина, полная, невысокая, выпорхнула на улицу через окно вместе с рамой. Бог весть, что с нею бы стало, не окажись поблизости огуречного парника и грядки моркови. Вообще огород у Птичкиных был самый бурьянистый во всем Заовражном, где картошка с трудом проглядывала сквозь лебеду, осот и прочую дурную траву, которую поговорка велит убирать с поля вон… Некогда было Птичкиным держать огород и двор в порядке
