что к их столику стягиваются мужчины во фраках, скорее всего – официанты…
…Он был в какой-то комнате, и Карлинг что-то говорил про узел на шнурках.
– Б-брось, – едва выговорил он сквозь дремоту. – Буду спать так…
Все еще в винных парах
Он проснулся смеясь и лениво обвел глазами комнату – очевидно, номер с ванной в хорошем отеле. Голова у него гудела, картина за картиной складывалась, расплывалась и таяла перед глазами, не вызывая, однако, никакого отклика, кроме желания посмеяться. Он потянулся к телефону на тумбочке.
– Алло, это какой отель?.. «Никербокер»? Отлично. Пришлите в номер два виски.
Он еще полежал, зачем-то гадая, что ему пришлют – бутылку или просто два стакана, уже налитых. Потом с усилием выбрался из постели и зашлепал в ванную.
Когда он вышел оттуда, неспешно растираясь полотенцем, официант уже был в комнате, и Эмори вдруг захотелось его разыграть. Подумав, он решил, что это будет дешево, и жестом отпустил его.
От первых же глотков алкоголя он согрелся, и разрозненные картины стали медленно складываться в киноленту о вчерашнем дне. Снова он увидел Розалинду, как она плакала, зарывшись в подушки, снова почувствовал ее слезы на своей щеке. В ушах зазвучали ее слова: «Не забудь меня, Эмори, не забудь…»
– Черт! – выдохнул он, и поперхнулся, и рухнул на постель, скрученный судорогой горя. Но через минуту открыл глаза и устремил взгляд к потолку.
– Идиот несчастный! – воскликнул он гадливо, вздохнул всей грудью, встал и пошел к бутылке. А выпив еще стакан, дал волю облегчающим слезам. Он нарочно вызывал к жизни мельчайшие воспоминания сгинувшей весны, облекал эмоции в слова, чтобы растравить свою боль.
– Мы были так счастливы, – декламировал он, – так безмерно счастливы. – И, захлебнувшись, опустился на колени возле кровати, лицом в подушку. – Родная моя девочка… родная… О…
Он так стиснул зубы, что слезы ручьем хлынули из глаз.
– Девочка моя, самая хорошая, единственная… Вернись ко мне, вернись… Ты так мне нужна… Мы такие жалкие… столько страданий причинили друг другу… Ее спрячут от меня… Я не смогу ее видеть, не смогу быть ей другом… Так суждено… суждено…
И опять сызнова:
– Мы были так счастливы, так безмерно счастливы…
Он встал и бросился на кровать в пароксизме чувства, и тут постепенно сообразил, что накануне вечером был сильно пьян и что мозги у него опять завихряются. Он рассмеялся, встал и побрел к бутылке…
В полдень он встретил подходящую компанию в баре отеля «Билтмор», и все началось сначала. Позже ему смутно вспоминалось, что он рассуждал о французской поэзии с английским офицером, которого ему представили так: «Капитан Корн его величества пехоты»; что за завтраком он пытался прочесть вслух «Clair de lune»; потом проспал в глубоком мягком кресле почти до пяти часов, когда его обнаружила и разбудила уже другая компания. Последовала пьяная подготовка несходных темпераментов к тягостному ритуалу обеда. У Тайсона они купили билеты на спектакль с тремя антрактами для выпивки – спектакль всего с двумя монотонными голосами, с мутными, мрачными сценами и световыми эффектами, за которыми было нелегко уследить, когда глаза вели себя так странно. Впоследствии он решил, что это, по-видимому, была «Шутка»…[14]
Потом – «Кокосовая пальма», где Эмори опять поспал на балкончике… Еще позже, у «Шенли», он стал мыслить почти последовательно и, педантично ведя счет выпитым коктейлям, сделался очень прозорлив и разговорчив. Выяснилось, что их компания состоит из пяти мужчин, из которых двое ему слегка знакомы; он заявил, что намерен нести свою долю расходов, как честный человек, и громко твердил, что рассчитаться надо немедленно, – чем вызвал шумное веселье за соседними столиками…
Кто-то упомянул, что в зале сидит известная звезда эстрады, и Эмори, встав с места, подошел к ней и галантно представился… Тут же он оказался втянут в спор сперва с ее кавалером, а затем с метрдотелем, причем сам он держался чуть надменно и изысканно-вежливо… и, поддавшись на неоспоримо логичные доводы, согласился, чтобы его отвели обратно к его столику.
– Решил покончить с собой, – объявил он ни с того ни с сего.
– Когда? В будущем году?
– Теперь же. Завтра утром. Сниму номер в «Коммодоре», залезу в горячую ванну и вскрою вену.
– Ну и разговорчики!
– Вам бы еще стаканчик выпить, старина.
– Обсудим это завтра.
Но Эмори не желал ничего слушать – он желал говорить.
– С вами так бывает? – вопросил он театральным шепотом.
– А как же!
– И часто?
– У меня это хроническое.
Последовала дискуссия. Один из собутыльников сказал, что порой ему бывает до того скверно, что он серьезно об этом подумывает. Другой согласился, что жить, собственно, не для чего. «Капитан Корн», каким-то образом снова оказавшийся среди них, высказал мнение, что обычно так чувствуешь себя, когда плохо со здоровьем. Эмори внес предложение – заказать по «Бронксу», намешать туда битого стекла и выпить залпом. К тайной его радости, никто этой идеи не поддержал, и тогда он, допив бокал, подпер подбородок ладонью, а локоть поставил на стол, уверив себя, что так можно поспать, грациозно и почти незаметно, и застыл в оцепенении.
Проснулся он от того, что в него вцепилась женщина – очень хорошенькая, синеглазая, с растрепанными темными волосами.
– Проводи меня домой! – взмолилась она.
– Что такое? – спросил Эмори, моргая.
– Ты мне нравишься, – сообщила она нежно.
– Ты мне тоже.
Он заметил, что на заднем плане маячит какой-то горластый мужчина, а ему самому толкует что-то один из его компании.
– Этот, с которым я пришла, – болван, – пояснила синеглазая. – Ну его. Отвези меня домой.
– Напилась? – осведомился Эмори, воплощенное благоразумие.
Она застенчиво кивнула.
– Поезжай домой с ним, – посоветовал он веско. – С кем пришла, с тем и поезжай.
Тут горластый мужчина на заднем плане вырвался из удерживавших его рук и приблизился.
– Эй! – произнес он злобно. – Эта девушка со мной, чего встреваешь?
Эмори окинул его холодным взглядом, а девушка вцепилась в него крепче прежнего.
– Отпусти девушку! – крикнул горластый.
Эмори постарался сделать грозные глаза.
– Подите вы к черту, – постановил он наконец и перенес свое внимание на девушку. – Любовь с первого взгляда? – предположил он.
– Я тебя люблю, – шепнула она, прижимаясь к нему. А глаза у нее и правда были красивые.
Кто-то, наклонившись, сказал ему на ухо:
– Это же Маргарет Даймонд. Она напилась, а пришла сюда с этим типом. Оставьте ее в покое.
– Так пусть он о ней и заботится! – яростно выкрикнул Эмори. – Я не нанимался следить за ее нравственностью!
– Оставьте ее в покое!
– Она сама, черт возьми, на мне повисла. Ну
