том, что она видела в Крыму, заметив принцу де Линю, с которым ладил: «Люди не делают ничего, только морочат императрицу… Все сделанное и увиденное в Крыму — чистая выдумка»{973}. Де Линь парировал: хоть какие-то «фокусы», может быть, и имели место, но очень многое было реальным, и Екатерина действительно проверяла все сама и видела за дымовой завесой. Павел возразил, что ясное видение недоступно женщине, и в этом причина, почему «эти русские плуты» хотели, чтобы ими правила женщина. Де Линь заметил по поводу этой вспышки: «Великая княгиня опустила глаза, и около четверти часа мы все трое чувствовали неловкость из-за вырвавшегося замечания»{974}.
После похожего на сказку Крыма Екатерине пришлось столкнуться с обыденным фактом, что большая часть ее империи испытывает недостаток пищи в результате и плохого урожая, и халатности некоторых губернаторов. 7 августа в Петербурге заволновались рабочие. Делегация из четырехсот рабочих, выходцев из крестьян, пришла в Зимний дворец (куда Екатерина вернулась лишь днем раньше) в надежде передать петицию лично императрице.
Несмотря на провозглашавшееся во время тура по Крыму стремление обеспечить открытый доступ подданных, это оказался не тот доступ, который имела в виду Екатерина, и дворцовая стража была развернута, чтобы отогнать рабочих — чего она и достигла, арестовав семнадцать человек и обвинив их в незаконном собрании и конспирации. Практическим следствием этого события для императрицы стало то, что ее обед пришлось отложить до трех часов. Однако жалобы рабочих, которые собрались, чтобы сообщить о плохом обращении с ними купца-подрядчика, нанявшего тысячи трудяг строить гранитные набережные на реке Фонтанке и Екатерининском канале (теперь канал Грибоедова), не были проигнорированы полностью. В следующие дни арестованных выпустили и началось официальное расследование. 1 октября работы на Фонтанке завершились, рабочим заплатили и раздали им паспорта. Храповицкий заметил, что это было сделано, дабы предотвратить повторные их явления ко дворцу.
В августе также пришло известие об аресте турками российского представителя в Константинополе, что было равносильно объявлению войны. 21 числа того же месяца из Очакова были начаты военные действия на Черном море. Через десять дней Екатерина созвала свой Совет на первое в этом году заседание, чтобы обсудить неминуемую войну. 7 сентября было подписано встречное объявление войны, и двенадцатого о ней сообщили во всех церквях, включая императорскую часовню, в конце литургии. Несмотря на уверенный вид, часть дня Екатерина проплакала.
В этот напряженный период, дабы отвлечься и развлечь тех, кто находился рядом с ней во время крымского путешествия, Екатерина (как и ее окружение) принялась писать спектакли, прозванные при дворе «притчами» — легкие комедии, часто одноактные, которые иллюстрировали отдельные пословицы и поговорки. Эта форма развлечения, похожая на шарады, за исключением того, что притчи писались в форме пьес, была принята по предложению графа Кобенцла — который, несмотря на то, что был уже в летах и удивительно уродлив, брал уроки пения и страстно хотел играть на сцене. Сегюр, Кобенцл, де Линь, Мамонов, Иван Шувалов, граф Строганов, сама Екатерина и даже княгиня Дашкова — все они попробовали перо в написании таких притч и других легких драматических произведений. Большинство пьес было представлено зимой 1787–1788 года в Эрмитажном театре, где обычно ставились домашние комедии. Павел и Мария Федоровна никогда не принимали участия в постановках, но посещали большинство представлений. Все сочинения Екатерины в этом жанре были очень короткими и выводили характерные образы, иногда даже носящие одни и те же имена из пьесы в пьесу.
Еще одним способом расслабиться оставалась коллекция резных камней. Александр Мамонов практически освоил этот предмет. Вот что сообщила Екатерина Гримму:
«Должна предупредить вас, что мистер Красный Сюртук еще более меня сумасброден в том, что касается резных камней и медалей. Мне сегодня было очень трудно после двух часов изучения оттащить его от шкафа с медалями, где он так погрузился в ящики и коробки, что невозможно было пройти по комнате, а закончил он тем, что унес ключ от помещения, чтобы никто не смог испортить идеальный порядок, который он там навел. Да уж, он перекрыл доступ в комнату весьма эффективно!
Я никого туда не пускаю и без этих предосторожностей, по-моему, вовсе не обязательных, но он считает их исключительно благоразумными»{975}.
Позднее в том же году Екатерина сообщила Гримму, что Мамонов сам учится резать камни и что учитель поражается его успехам. Пока он вырезал шлем с плюмажем, флаг и кадуцей[60]. Мария Федоровна также освоила это мастерство и оказалась очень сведущей в нем. Коллекция императрицы необычайно увеличилась к концу ноября — с прибытием почти тысячи пятисот камней, купленных у герцога Орлеанского. Мамонов сам распаковывал коллекцию, проверяя по каталогу и удостоверяясь, что все тут.
15 октября Екатерина получила сообщение о победе у Кинбурна — первой победе своей армии в русско-турецкой войне. Двумя днями позднее был вознесен благодарственный молебен в Зимнем дворце и в Казанском соборе.
Отсутствие регулярных сведений о развитии военных действий добавляло Екатерине напряжения. Она пеняла Потемкину:
«Я буду очень благодарна тебе, мой друг, если ты заставишь себя писать мне чаще и будешь отправлять курьера каждую неделю без пропусков. Это не только успокоит мою душу, но сбережет мне сердце от бесполезных волнений и отведет больше тысячи неприятностей. В этот самый час исполняется ровно месяц с тех пор, как я имела от тебя последнюю строчку»{976}.
Какое-то время казалось, что у Потемкина могут возникнуть дополнительные трудности в виде появления на театре великого князя Павла, который заявил о своем намерении присоединиться к армии. Екатерина предупредила об этом Потемкина 11 января 1788 года, добавив: «Это еще одно неудобство, от которого я бы с радостью тебя избавила»{977}. Избавление пришло в форме еще одной беременности великой княгини. Павел решил остаться дома, пока Мария Федоровна не родит.
Другая война шла тем временем при дворе, развлекая императрицу и большинство ее придворных. Это была «война Нарышкинских свиней», и главными действующими лицами в ней выступали Лев Нарышкин и княгиня Дашкова. Суть состояла в том, что свиньи Нарышкина
