вижу и слышу, но не лезу во все постоянно, как император. Он прочитал огромное количество книг и знает ужасно много, но, будучи очень требователен к себе, требует неутомимости и недостижимого совершенства от каждого. Он не знает русской пословицы «среди работы не забывай об отдыхе»{965}.
Хотя Иосиф осуждал Екатерину за ее отношения с Мамоновым, он и сам был в этом путешествии не без греха. Как рассказал принц де Линь, однажды ранним утром император (инкогнито, конечно) попытался обольстить молодую крестьянку. Но внезапно нагрянул хозяин девушки, избил ее и обругал «графа Фалькенштайна», пригрозив пожаловаться губернатору провинции. Смущенный император, испугавшись, что императрица может прослышать об инциденте, доверился де Линю. Последний разрешил ситуацию, «взяв вину за разнузданность» с девушкой на себя — это, как он сообщил, развеселило императрицу — и перекинул проблему на хозяина, пригрозив тому доложить государыне, что он избил крепостную.
Другой инцидент с «плохим мужским поведением» привел к напряженности в отношениях де Линя и Сепора с императрицей. Эти двое озорников пятидесяти двух и тридцати четырех лет соответственно решили, что их путешествие будет незавершенным, если они не увидят мусульманских женщин без чадры. Они спрятались за кустами и выследили трех женщин, без чадры сидевших у ручья. Но мужчины были разочарованы, увидев, что женщины и не молоды, и не красивы. Де Линь безжалостно заметил: «Вероятно, Мухаммед был прав, когда захотел, чтобы они были закрыты»{966}. А затем он совершил ошибку, рассказав эту историю за обедом (несмотря на попытки Сепора заставить его замолчать, щипая под столом). За рассказом последовал выговор императрицы:
«Монсеньоры, эта шутка имеет очень дурной вкус и подает дурной пример. Вы находитесь среди людей, покоренных моей армией, и я хочу, чтобы их законы, их религия, их обычаи и предубеждения уважались. Если бы кто-нибудь рассказал мне об этом происшествии, не называя имен героев, я никогда бы не заподозрила вас. Я бы, вероятно, вообразила, что преступники — кто-то из моих пажей, и жестко наказала бы их».
Нам было нечего возразить. Принц де Линь молчал, как и я, и более того — был смущен из-за своей глупой болтливости»{967}.
Их раскаяние удовлетворило императрицу, которая впоследствии позволила им, спрятавшись за ширмой, наблюдать за аудиенцией мусульманской принцессы (без чадры).
19 мая императрица и Иосиф добрались до Перекопа, а 20-го прибыли в Бахчисарай, еще недавно столицу Крымского ханства (его татарское название переводится как «Садовый дворец»). На Екатерину его облик произвел огромное впечатление, особенно высокие горы, которые император Иосиф сравнил с Альпами:
«То был великолепный спектакль: предшествуемые, подпираемые сзади и окруженные с флангов [верховыми татарами], в открытых экипажах по восемь персон в каждом, мы въехали в Бахчисарай и сразу направились к резиденции ханов. Нас поселили среди минаретов и мечетей, где люди кричали, молились, пели и крутились на одной ноге пять раз в сутки. Мы отлично слышали все это за своими окнами. Так как сегодня праздник Константина и Елены, мы отстояли молебен — во дворе, в специально установленной палатке. О, какое тут идет любопытное представление!»{968}
На следующий день Екатерина и Иосиф осмотрели в Инкермане российский черноморский флот, и императрица выпила за здоровье «своего лучшего друга императора»{969}. (Этот тост, однако, отличался от официального отчета о путешествии.) Тем временем Александр и Константин выехали из Царского Села, чтобы встретить бабушку на обратном пути.
От Инкермана императорский поезд добрался до Севастополя, откуда Екатерина сообщила в письме Гримму: «Бог мой, все это так походит на сны из «Тысячи и одной ночи», что нет уверенности в пробуждении»{970}. Следующими городами для посещения были Симферополь, Карасубазар (теперь Белогорск) и Старый Крым. «Этот тур по Крыму оказался очаровательной экскурсией, — написала Екатерина невестке, — и я ничуть не устала. Граф Фалькенштайн расстанется с нами в Бериславе [город на Днепре], а оттуда уже я отправлюсь домой»{971}.
Должным образом попрощавшись с императором, Екатерина двинулась в обратный путь, прибыв в Кременчуг 4 июня. Через четыре дня она наградила Потемкина почетной приставкой к его имени «Таврический» (от «Тавриды», — то есть Крыма). Награда была объявлена при символической остановке в Полтаве, где пятьдесят тысяч человек русских войск разыграли перед императрицей и ее свитой великую битву 1709 года, в которой Петр Великий победил шведского короля Карла XII. 9 июня императрица прибыла в Константиноград, а десятого — в Харьков. Тут Потемкин покинул ее и вернулся в Кременчуг.
Проехав через Курск, Орел и Мценск, Екатерина 20 июня прибыла в Тулу. Теперь она была очень уставшей и не посетила бал, данный дворянством города. 23-го она встретилась в Знаменском со своими любимыми внуками и вместе с ними направилась в свой дворец в Коломенском, в нескольких милях от Москвы, куда и прибыла вечером. Через два дня она сообщила Гримму, что мальчики устраивают в ее комнате страшный шум, но после шести месяцев разлуки было бы жестоко отсылать их прочь. Императрица официально вступила в Москву 27 июня, во время празднования двадцать пятой годовщины своего восшествия на престол, и оставалась там до 4 июля. Обратное путешествие проходило без приключений и пролегало через Тверь, Торжок, Вышний Волочок и Новгород. Екатерина вернулась в Царское Село в полдень 11 июля. Через два дня она написала Потемкину, поблагодарив его и сообщив, какие ему возносятся хвалы:
«Два дня назад мы закончили наше путешествие длиной в шесть тысяч верст, вернувшись в прекрасном состоянии, и с того самого часа без устали рассказываем об отличных условиях в местах, доверенных тебе, — результате твоего труда, — о достижениях, об усердии, о прилагаемых усилиях и заботе и об остальных качествах, которые ты повсюду проявляешь. Итак, мой друг, наши почти непрерывные разговоры касаются, впрямую или не впрямую, тебя и твоей работы»{972}.
Великий князь Павел был одним из тех, кто решил не верить рассказам государыни о
