Диссиденты были недовольны тем, что государство таким образом увековечило в деревнях англиканские церковные школы, ибо в каждой деревне существовала только одна школа, в которую могли ходить все дети. В городах «правленческие» и «добровольные» школы существовали бок о бок. Очень Неудачным было то, что англиканские церковные школы были основаны главным образом в деревнях, где не было других школ. В значительной мере так обстоит дело и сегодня (1941), но теперь это вызывает меньше негодования, чем в 1870 году, отчасти потому, что враждебность между англиканцами и диссидентами значительно ослабла, а отчасти потому, что законом Бальфура 1902 года англиканские церковные школы были в значительной мере подчинены контролю советов графств, являвшихся общественной властью и в вопросах образования.
Благодаря религиозному компромиссу 1870 года Англия смогла достичь (лучше поздно, чем никогда!) системы всеобщего начального обучения, без которой должна была бы скоро оказаться позади современных наций. Между 1870 и 1890 годами средняя посещаемость школ возросла с одного с четвертью до четырех с половиной миллионов, в то время как денег на каждого ребенка тратилось вдвое больше.
Но государство все еще мало делало в области среднего образования; ничего не сделало оно и для того, чтобы обеспечить детям, проявившим в начальных школах наибольшие способности, возможность поступить в университет. Новые школьные советы занимались только начальным образованием. В 1900 году суд в своем пресловутом решении Кокертона заявил, что, согласно закону 1870 года, деньги налогоплательщиков не могут расходоваться на какую-либо форму среднего или высшего образования.
Другим дефектом этого мероприятия была незначительность сферы деятельности школьного совета. Школьный совет, ограниченный в своей деятельности масштабами одного города или одной деревни, не мог иметь широкой перспективы в вопросах образования. Узость этих рамок его деятельности придавала вражде англиканцев и диссидентов более личный и резкий характер.
Эти дефекты закона 1870 года были исправлены бальфуровским законом 1902 года об образовании, разработанным по инициативе крупного общественного деятеля Роберта Моранта. Этот закон уничтожил школьные советы и передал заботу об образовании, и начальном и среднем, выборным советам графств и некоторым крупным городским советам.
Такова наша система и сегодня. Советы осуществляют свою просветительную деятельность через комитеты по вопросам образования. Улучшения, вызванные расширением сферы деятельности и кругозора этих комитетов, принесли большую пользу для начального образования, но еще большую – для среднего; билль Бальфура создал ту лестницу, по которой можно было достичь университета.
Без законов 1870 и 1902 годов об образовании Англия не смогла бы состязаться с другими странами в начавшуюся в XX веке эпоху механизации и организации, и ее народ погрузился бы в варварство необразованного городского населения, являвшегося значительно худшей формой общества, чем необразованное сельское население прежних времен, когда сознание и характер пахаря и ремесленника формировались под влиянием природы, сельскохозяйственной жизни и старой системы ученичества.
Наша современная система народного образования была действительно необходима и принесла большие выгоды стране, но в некоторых важных отношениях она вызвала разочарование. Система, выработанная в городе, не могла удовлетворить сельские нужды, отличный характер которых министерство просвещения не признавало. Эта система скорее ускорила, чем приостановила массовый уход из сельских местностей. В целом благодаря ей многочисленное население страны уже умело читать, но не умело разбираться, что стоит читать, а чего не стоит, то есть являлось легкой добычей для сенсации и бесчисленных обманных призывов. Соответственным образом с 1870 года значительно понизилось качество литературы и журналистики, так как теперь они служили для удовлетворения запросов миллионов полуобразованных людей, предки которых, будучи не в состоянии читать вообще, не были покровителями газет и книг. Небольшой высокообразованный слой общества уже не устанавливает норм в той степени, в которой он это обычно делал, а стремится усвоить нормы большинства. Будут ли в XX или XXI столетии более высокие формы литературы и журналистики совершенно поглощены более низкими – будет видно. Если этого не произойдет, то только благодаря улучшенному среднему и высшему образованию, создавшему достаточно широкий класс, чтобы увековечить спрос на те произведения, которые действительно достойны чтения.
Тема этой книги ограничена социальной историей Англии и не включает обширного и разнообразного пространства земель за океаном, объединенных в Британское содружество наций и колоний. Но социальная жизнь маленькой Англии была бы совсем иной, если бы Англия не была центром великой морской торговли и, кроме того, центром империи. Мы долго гордились тем, что являемся мореходным народом; это было частью островного обычая. Но осознание нашей роли в империи, центром которой мы стали, далеко отстало от действительности. В середине XIX столетия народные патриотические песни еще прославляли «приятный, маленький, прочный остров». И об этом острове совсем не думали как о сердце «империи, в которой никогда не заходит солнце». Эта сторона нашего положения в мире была впервые вполне оценена во время двух юбилеев королевы Виктории (1887 и 1897), когда пышное зрелище отдаленных и разнообразных земель, представители которых прибыли, чтобы выразить преданность маленькой даме в сером, впервые развернулось с удивительным эффектом на лондонских улицах.
Однако и при жизни прошлых поколений образ мыслей и жизненные привычки в английских городах и деревнях подверглись сильному влиянию заокеанских связей. В XVIII столетии чай и табак стали в такой же мере национальным продуктом, как мясо и пиво. И уже в XVII столетии отважные и недовольные соотечественники отправлялись через океан, сначала в американские колонии, затем в Соединенные Штаты, в Канаду, в Австралию, в Южную Африку. Правда, до XIX столетия эмигранты обычно уезжали навсегда и после этого о них уже мало было слышно. Но в царствование Виктории, когда поток эмиграции был сильнее, чем когда-либо, почтовая марка обеспечивала поддержание связи между родителями, живущими в своей хижине в Англии, и сыном, который «уехал в колонию», а затем часто приезжал на время «побывать на родине» – с деньгами в кармане и с рассказами о новых землях равенства и самопомощи и, может быть, со снисходительным презрением к отсталым старым обычаям родины. Благодаря этому средние и низшие слои общества знали об империи столько же, сколько и высшие слои, а о Соединенных Штатах, пожалуй, даже больше, чем высшие (как это выяснилось во время гражданской войны 1861 – 1865 годов). Но интеллигенция и представители высших слоев также разъезжались по всем уголкам мира «делать карьеру» – управлять, торговать и охотиться на крупного зверя в Африке и в Индии. И все рядовые в армии знали Индию настолько, насколько ее можно было видеть, находясь в строю.
Таким образом, обширный и разнообразный заморский опыт навсегда вливался в каждый город и каждую деревушку викторианской Англии. Со времени Тюдоров влияние моря было сильно даже в нагорных деревнях, ни одна из которых не отстояла далее чем на семьдесят миль от устьев рек, впадающих в море. А к старому морскому влиянию было в равной мере добавлено колониальное. Наш островной народ был в некоторых отношениях наименее островным из всего человечества. Европейцам мы казались островитянами, потому что мы не жили на континенте. Но наш опыт и возможности были большими, чем у народов других стран.
