«Во время ужина, — вспоминал Понсонби, — в доме устанавливалась гнетущая тишина, а те, кто удостаивался чести ужинать вместе с королевой, тихо продвигались по коридору, минуя многочисленные статуи и картины, и переговаривались почти шепотом... В Балморале людей было намного меньше, поэтому ужины с королевой проходили в более скромной обстановке и не поражали роскошью. Темы для разговоров могли быть самыми разнообразными, но говорить при этом следовало только тихим голосом, не нарушая общего спокойствия. А обращаться ко всем могли только приближенные, которые располагались справа и слева от королевы. Позже, когда зрение королевы значительно ухудшилось, не раз случались забавные ситуации, когда королева не узнавала своих соседей за столом. Однажды вечером в 1899 г. дворецкий допустил досадную ошибку при составлении списка приглашенных, в результате чего королева повернулась к послу Французской республики и, приняв его ошибочно за посла Италии, как это было указано в списке гостей, спросила: «А где сейчас ваш король?»
Во время всех этих ужинов многое зависело от того настроения, в котором королева пребывала в данный момент. Если она была задумчивой, молчаливой и сосредоточенной, то и весь ужин проходил в тоскливой обстановке. Один из таких случаев красочно описал отец Фредерика Понсонби. Простудившаяся незадолго до этого королева села между своим сыном принцем Леопольдом, издавна не отличавшимся словоохотливостью, и лордом Гейнсборо, который был совершенно глухим. «Установившаяся жуткая тишина, — вспоминал старший Понсонби, — лишь иногда прерывалась тихим кашлем и стуком приборов по фарфоровым тарелкам. Да еще прислуга иногда неумело шаркала ногами и громыхала посудой». Далее он высказывает предположение, что все слуги были, по обыкновению, пьяны, а королева просто старалась не замечать этого. По словам доктора Рида, она была чрезвычайно снисходительной к слугам, злоупотребляющим спиртными напитками, и специально предупредила его, чтобы он «ни в коем случае не говорил придворным, что Хью Браун (родной брат Джона Брауна) умер от алкогольного отравления!!!»[79].
Несмотря на то что все разговоры за столом были необыкновенно тихими, до королевы иногда доходили отдельные слова, и тогда она спрашивала, о чем там идет речь. Однажды, когда ее камердинер Алик Йорк что-то сказал насчет королевы, она повернулась к нему и громко спросила, какую именно королеву он имел в виду. А потом, узнав, что речь идет о королеве Марии Тюдор, самодовольно заметила: «О, моя кровавая предшественница».
А на другом ужине тот же самый Алик Йорк так рассмешил германского гостя, что его громкий смех был слышен на другом конце стола. Королева попросила Йорка повторить свою шутку, и тот опрометчиво согласился. Это была не совсем застольная история. Королева вперилась в него своим взглядом василиска, а затем, посмотрев в сторону присутствовавших на ужине молоденьких дам, сделала свое знаменитое замечание: «Ничего смешного в этом нет»[80].
61. ВЕЧЕРИНКИ
«По моим щекам потекли слезы, и это еще больше развеселило королеву. Никогда еще я не видел, чтобы она так много смеялась».
Графиня Литтон, поступившая на придворную службу в 1895 г. в качестве фрейлины королевы, обнаружила, что все званые ужины ее величества чрезвычайно утомительны и тоскливы. Приехав ко двору дождливым октябрьским вечером, она первым делом встретила личного секретаря королевы Гарриет Фиппс, которая, как и многие другие фрейлины королевы, не имевшие наследственного титула, получила звание дочери барона и благозвучную приставку «достопочтенная». Мисс Фиппс отвела леди Литтон в небольшую комнату, ранее принадлежавшую принцу-консорту, где ей был вручен орден Виктории и Альберта, который получали все высшие сановники королевского двора После этого она вернулась в свою комнату, а через некоторое время в дверь постучал слуга: «Вы приглашены на ужин с королевой, миледи».
Она спустилась в Большой зал, где вместе с другими гостями стала дожидаться появления королевы. Вскоре послышалось торжественное объявление: «Ее величество королева!» Все устремились к двери и увидели входящую в зал королеву, опиравшуюся на руку индийского слуги. Она медленно прошествовала по залу и уселась во главе стола. «Начало ужина было довольно торжественным», — отметила позже в своем дневнике леди Литтон. Королева все время молчала и только к концу ужина сделала несколько замечаний насчет того, что испанский посол «приехал после обеда и должен быть принят без каких бы то ни было проволочек». После этих слов атмосфера слегка разрядилась, послышался смех из-за этого странного нарушения протокола.
На следующем ужине атмосфера была «удручающе тоскливой, а в комнате к тому же было довольно холодно». В таких случаях королева отказывалась от блюд, к которым не испытывала никакого желания, мало говорила, а если и говорила что-то, то о каких-то мелочах, не заслуживающих никакого внимания. Лорд Рибблздейл вспоминал, что ни о чем более или менее значительном во время таких ужинов никто не говорил. «Мне несколько раз пришлось ужинать с королевой, — писал он в своих мемуарах, — и я ни разу не слышал от королевы чего-то такого, что запомнилось бы мне до следующего утра».
К счастью, такие ужины продолжались, как правило, не очень долго. Королева с давних пор выработала привычку есть быстро и поглощала одно блюдо за другим — суп, рыбу, мясо пудинг и большое количество фруктов, таких, например, как апельсины, груши, яблоки, и других. Причем многие фрукты росли в Виндзорском саду, раскинувшемся на четыре акра.
Все блюда были по указанию королевы разделены на четыре группы и готовились каждый день для четырех групп придворных. Отдельно готовили для низшего слоя служащих, для высшей прислуги, для собственно придворных и, наконец, для самой королевы и ее наиболее почетных гостей. Штат поваров состоял из шеф-повара, четырех поваров, двух помощников поваров, двух поваров для жарки, двух подсобных рабочих, шестнадцати учеников и огромного количества пекарей, кондитеров, уборщиц и официантов. Стараниями всех этих людей каждый день составлялось меню, которое Ага-Хан описывал как длинное и чрезвычайно разнообразное.
