— Послушай меня, красавица, — сказал Тонио болеерезко, чем ему самому хотелось бы. — Ты любишь меня очень сильно. Так жесильно, как я люблю тебя. Но ты никогда не знала по-настоящему мужской любви.Ты не знаешь мужской силы, мужской потребности, мужского огня. Ты говоришь осеверных храмах, о камне и витражах, о разных типах красоты. Так вот, смужчинами то же самое. Есть разные типы любви. И мужская любовь — другая.Придет время, и ты узнаешь, что огромный мир полон секретов, заключающихся всамых обыкновенных вещах, которые другие воспринимают как само собойразумеющееся. Речь идет об обыкновенной силе любого мужчины. И разве ты невидишь, когда все уже сказано и сделано, что это именно то, что было отнято унас обоих, это то, что было отнято у меня?
Как ты думаешь, что значит для меня постоянная мысль о том,что я никогда не смогу дать тебе то, что мог бы дать любой мужик, любойработяга: искру жизни внутри тебя, ребенка, в котором соединились бы мы двое?Ты вольна сейчас сколько угодно говорить, что любишь меня, но как ты можешьбыть уверена в том, что не настанет день, когда тебе откроется моя истиннаясущность!
Он увидел, что напугал девушку. Он крепко держал ее заплечи, такие хрупкие, точеные, и губы ее дрожали, а глаза блестели, полныеслез.
— Ты сам не знаешь, кто ты такой, — выкрикнулаКристина, — иначе не сказал бы этого мне!
— Я больше не говорю о респектабельности, — возразилон. — Теперь я могу поверить тебе, когда ты убеждаешь меня, что не думаешьо замужестве, что тебе нет дела до молвы и до порицания за любовь кпевцу-кастрату. Ты убедила меня в том, что достаточно сильна для того, чтобыповернуться спиной к пересудам. Но ты не знаешь, каково это — держать вобъятиях мужчину! И ты думаешь, я смогу пережить тот момент, когда увижу втвоих глазах, что я тебе надоел и ты готова найти себе другого...
— Так это плохо, что я люблю в тебе мягкость,нетипичную для мужчин? — сердито спросила она. — Так значит, этостранно, что я предпочитаю твой огонь любому другому огню, который мог быуничтожить меня? Неужели ты не видишь, какой она могла бы быть, наша жизньвдвоем! Почему я должна хотеть того, что может мне дать любой, в то время как уменя есть ты! Разве после тебя хоть что-нибудь может иметь для меня значение?Что может иметь хоть какую-то ценность? Ты — Тонио Трески, ты обладаешьталантом и величием, за которые другие бьются всю жизнь и совершенно без толку.О, как я злюсь сейчас на тебя! Мне даже захотелось тебя обидеть! И все потому,что ты не веришь мне! И не веришь в то, что мы могли бы жить вдвоем, и в то,как прекрасно это было бы! Ты делаешь выбор за нас обоих, и я никогда тебеэтого не прошу! Понимаешь? Ты подарил мне себя на такое короткое время! Яникогда тебе этого не прощу!
Кристина сидела, склонившись вперед. Ее голые груди былиприкрыты вуалью золотистых волос. Закрывая лицо руками, она сотрясалась вкоротких, сдавленных рыданиях.
Тонио хотел коснуться ее, утешить. Но он тоже был зол и тоженесчастен.
— Ты немилосердна, — внезапно сказал он. А когдадевушка подняла заплаканное, опухшее от слез лицо, объяснил: — Ты немилосерднак мальчику, которым я был, и к мужчине, которым я мог бы стать. Тынемилосердна, потому что не видишь, что каждый раз, сжимая тебя в объятиях, язнаю, что могло бы быть между нами, если бы...
Она закрыла ладонями его рот. Тонио изумленно посмотрел нанее, а потом отвел ее руку.
— Нет! — покачала головой Кристина. — Тогдабы мы вообще никогда не встретились. И я клянусь тебе всем, что для менясвященно, что твои враги — это мои враги, и те, кто ранит тебя, ранят меня. Новедь ты говоришь не о мести, а о смерти. Ради этого ты собираешься покончить ссобственной жизнью. Гвидо знает это. И я знаю. А все почему? Потому что этотчеловек должен знать, ведь так? Он должен знать, что это ты пришел убить егопосле всего того, что он с тобой сделал. Он должен знать, что это ты!
— Да, ты права, — мягко ответил он. — Этоправда. Ты сформулировала это лучше и проще, чем мог бы сделать я.
* * *
Много времени спустя, когда Тонио решил, что, выплакав всеслезы, Кристина заснула, переплетясь с ним горячими и влажными руками и ногами,он тихо выскользнул из ее объятий, осторожно поправил подушку у нее под головой,пошел в мастерскую и, сев у окна, устремил глаза на мелкую звездную россыпь.
Стремительный ветер уже разогнал дождевые облака, но городвсе еще блестел, омытый дождем, и казался таким прекрасным при лунном свете.Сотни огоньков мерцали на балконах и в окнах, в щелях разбитых ставен на всехэтих узких улочках внизу, под сверкающими крышами.
Он подумал: поймет ли она его хоть когда-нибудь? Если онотступит сейчас, это будет означать, что он отступил навсегда. А как он сможетжить с этим ощущением собственной слабости, с признанием этого жуткогопоражения, с осознанием того, что он позволил Карло так искалечить и разрушитьего жизнь, а после этого оставил его жить как ни в чем не бывало?
Перед его глазами всплыл дом в Венеции. Призрак жены,которой он никогда не знал, и кучка детей-призраков. Он увидел огни над каналоми сверкающее палаццо, медленно исчезающее под водой. «Почему это сделали сомной!» Ему хотелось кричать, и вдруг он почувствовал, что Кристина стоит рядом,сбоку от него.
Она прислонилась к его плечу своей маленькой головкой, иТонио, заглянув девушке в глаза, вдруг испугался, что пропустил какой-товажнейший момент своей жизни. Наверняка он совершил когда-то ужасное зло, ведьиначе этого просто не могло случиться! Такое не могло случиться с Тонио Трески,рожденным для стольких великих дел!
Бредовые мысли.
Ужас этого мира как раз и заключался в том, что тысячизлодеяний совершались теми, кто никогда не был ни обвинен, ни наказан, и рядомс величайшими обещаниями никогда не было ничего, кроме несчастья и нужды. Детейискалечили для того, чтобы сделать из них хор серафимов, и их пение сталоплачем, обращенным к небесам, — к небесам, которые их не слышат.
А с ним самим все это произошло по чистой случайности —чудесной случайности — только потому, что в одну далекую зиму он пел по ночамна узких улочках Венеции, обнажая свое сердце под такими же, как эти, звездами.
«И все же, если предположить, что все так, как сказалаона...» Он стоял в темноте и смотрел на нее, на изгиб ее головы, на голые плечипод свободно накинутым покрывалом, а когда Кристина подняла на него глаза, онувидел белизну ее лба и темные очертания лица.
«Если предположить, что это действительно возможно... Чтогде-то на краю земли, на блистающей окраине своего собственного мира, они моглибы жить вместе и любить друг друга, а все остальное — то, что данодругим, — пропади оно пропадом!»
