ним разоткровенничался, понадеялся на его порядочность… А какая порядочность может быть у полицейского? Нервы подвели меня, нервы…
– Не убивайтесь, Владимир Митрофанович, – успокаивал его великий князь, – что сделано, то сделано. Теперь надо танцевать от печки, которую мы сообща сложили, и говорить только то, что мы решили сказать.
Поздним вечером, в темноте и вое снеговых хвостов, санитарный поезд Пуришкевича отбыл на фронт. Феликс Юсупов и великий князь Дмитрий Павлович остались в Петрограде. Уезжать они решили вместе, в один день: Юсупов, как и собирался, к жене в Крым, Дмитрий Павлович – в Ставку.
Телефонные звонки раздавались во дворце Юсупова до трех часов ночи, многие из тех, кто тревожил князя, даже не думали, что звонить в такую пору уже неприлично, – предлагали свою помощь, кров, защиту, деньги, спрашивали о деталях убийства, на что усталый, издерганный князь неизменно отвечал:
– Помилуйте, какой Распутин? Какое убийство? Вполне возможно, что Распутин убит, но я к этому не имею никакого отношения. Я вообще слышал другую версию: Распутин убит в драке с цыганами – полоснули ножом по горлу, а труп закопали в подвале.
В конце концов звонки ему надоели, и он перерезал ножом телефонный провод.
Слишком много людей оказалось посвященными в убийство Распутина. Как ни пытался Юсупов увести молву в другую сторону – не удалось: все обязательно возвращалось к нему и к великому князю Дмитрию Павловичу.
Днем, готовясь к отъезду в Крым, Юсупов неожиданно увидел, что перед дворцом хлопнулся на колени мужик в новеньких валенках и добротном, на меху, обтянутом прочной «чертовой кожей» зипуне и начал молиться. Молился мужик азартно, с размахом, энергично плюхаясь лбом в снег – так, что во все стороны только ошметки летели. Юсупов послал одного из слуг узнать, что произошло с мужиком.
Слуга вернулся с веселым лицом.
– Ну? – спросил князь.
– Это он вам молится, ваше сиятельство, – сообщил слуга, – благодарит за то, что освободили Россию от Распутина.
– Этого еще не хватало. – Юсупов нахмурился, но в душе был доволен – он становился народным героем.
Через полчаса этот слуга снова зашел в кабинет Юсупова.
– Звонит директор Путиловского завода, – сообщил он.
Перерезанный провод телефона уже был восстановлен.
– Что ему от меня надо? – спросил Юсупов.
– Предлагает установить у дворца круглосуточную охрану из рабочих. Считает, что на вас обязательно будет совершено покушение.
– Из-за того, что я якобы убил Распутина?
– Да.
– Чушь! Никакой охраны не надо!
События развивались стремительно, колесо раскручивало свои обороты, под его тяжесть попадали очень многие люди. Юсупов почувствовал, что так просто покинуть Петроград и уехать в Крым ему не удастся. Через час позвонили сами рабочие – вначале с Путиловского, а потом с Обуховского заводов, сообщили, что они приняли постановление взять дворец князя под охрану. Юсупов был непреклонен:
– Чушь! Никакого Распутина я не убивал, и никакие покушения мне не грозят!
Но чувствовал он себя неуютно. Около дворца действительно начали крутиться какие-то подозрительные личности в бекешах с поднятыми воротниками и оттопыренными карманами. Юсупов, увидев одного из них, насторожился:
– Кто это?
– Говорят, что присланы министром внутренних дел Протопоповым для вашей охраны.
– А ну-ка, братцы, возьмите-ка оружие да проверьте у этих молодцов документы, – скомандовал Юсупов слугам.
Документов у подозрительных дядьков в бекешах не оказалось. Юсупов приказал слугам оружие из рук уже не выпускать – все происходящее ему не нравилось.
В Крым он отъезжал не один – с Ириниными братьями <cм. Комментарии, – Стр. 587…с Ириниными братьями…>, великими князьями Андреем, Федором и Никитой. Никиту сопровождал воспитатель, англичанин Стюарт, высокий, молчаливый, лысый, красноглазый, ничего не соображающий в том, что происходит в России. Самого Юсупова решил проводить его давний, еще по учебе в Лондоне, товарищ, английский офицер Освальд Райнер – человек преданный, искренний, посвященный в детали заговора…
Да, слишком многие знали о том, что произошло, – знали пофамильно участников, детали убийства и даже место, где был сброшен в Неву труп «старца»… Надо было быстрее уносить ноги из взбудораженного города.
Ужинали в тот день поздно, при свечах, в каком-то угнетенном состоянии. Лишь один Райнер пытался развеселить Феликса, но это ему не удавалось, и Освальд, видя тщетность своих попыток, также умолк. Великий князь Дмитрий Павлович отбывал на фронт, в Ставку, через несколько часов.
На вокзал поехали в двух автомобилях, с предосторожностями и револьверами, засунутыми в карманы: телефонные звонки, особенно с заводов, вывели Феликса из себя, он начал нервничать, тревога, поселившаяся в нем, нарастала, клубень пустил свои длинные корни – Юсупов в машине то расстегивал, то застегивал крючки на стоячем воротнике своего кителя, сжимал зубы. Пальцы у него дрожали.
Молодой князь Федор сочувственно стиснул ему руку:
– Феликс, Феликс, поспокойнее, дружище! Все перемелется – мука будет.
– Твоими бы устами да мед, Федь, пить. – Юсупов почувствовал, как у него поспокойнело, сделалось невозмутимым, твердым, лицо.
Николаевский вокзал был ярко, будто в праздник, освещен, на заснеженной площади толпился безмятежный, приготовившийся к путешествию люд, громко кричали несколько человек с лотками, расхваливая свой товар – шаньги с картошкой, ватрушки с творогом, пирожки с ливером.
Пирожки с ливером есть было опасно – неизвестно, что за ливер был в них положен.
– Похоже, что меня сейчас арестуют, – неожиданно проговорил Юсупов.
– С чего ты взял? – спросил Райнер.
– А видишь, сколько полиции набежало? На этом вокзале никогда не было столько полиции.
– Спокойно, Феликс. – Князь Федор снова стиснул руку Юсупову. – Ты ведь знаешь, что приказ о твоем аресте может отдать только государь, а государя в городе сейчас нет.
– Но императрица Александра Федоровна – это тоже немало, она какое угодно может отдать распоряжение, и не поморщится.
Юсупов был прав. Едва он вышел из автомобиля, как к нему приблизился молодой жандармский полковник и, явно стесняясь миссии, на него возложенной, что-то невнятно, глухо, глотая слова, пробубнил на ухо.
– Погромче, полковник, – попросил Юсупов, – ничего не слышно.
Тот вытянулся, словно бы находился на параде, и произнес четко, сожалея о том, что ему приходится говорить:
– По приказанию ее величества императрицы Александры Федоровны выезд из Петрограда вам, князь, запрещен. Вы должны вернуться обратно во дворец и оставаться там до особых распоряжений.
– Ну, что я говорил, Освальд? – обратился Юсупов к Райнеру. Тот недоуменно приподнял плечи.
– Скажите, полковник, государь вернулся из Ставки? – спросил Юсупов у жандарма.
– Нет.
Хоть и были все готовы к аресту Феликса Юсупова, для спутников это было все-таки неожиданно, горячий князь Федор начал даже размахивать кулаками перед лицом полковника, но Юсупов остановил его:
– Не горячись, Федя! Полковник-то здесь при чем?
Этот жандарм в голубой шинели действительно был ни при чем.
Поезд ушел на юг без Юсупова. С Феликсом остались князья Федор и Андрей, князь же Никита – еще маленький для того, чтобы играть во взрослые игры, – отправился на юг со своим дядькой-воспитателем, молчаливым красноглазым Стюартом.
Пока ехали на машине обратно, князь Федор все сдавливал Юсупову руку:
– Феликс, не беспокойся, все будет в порядке. Держись спокойно!
Юсупов, надо отдать ему должное, был спокоен,
