конечно, на стороне белых», – писал один из руководителей белой гвардии А. А. фон Лампе374. Так что же свело на нет эти преимущества и привело к разгрому белого движения? А. А. фон Лампе отвечает в названном сочинении: «Первой и основной причиной я считаю настроение населения тех областей, по которым шло наступление белых». И еще: «…Неудобства, приносимые белыми, восстанавливали население против них». И, наконец: «Белые, быть может, в силу своего наименования (данного им, как и их противникам, самою жизнью) „работали“ в белых перчатках, насаждали законы, призывали к их исполнению и тем самым сами же связывали себе руки и не получали сочувствия уже распущенного и развращенного демагогией населения». Подводя общие итоги поражению белых, фон Лампе заключает свою статью выражением надежды на конечную победу белого движения, конечно, не гадая о сроках: «И я хочу верить, что они (белые. – А. К.) добьются столь необходимых им материальных и политических возможностей, и, оставаясь сами собой, победят как белые!». Причинам поражения белых в Гражданской войне посвящена огромная литература на Западе, особенно авторов из эмигрантских кругов. Анализ этих причин, предложенный фон Лампе, достаточно честен и прям, что избавляет меня от необходимости обращаться к свидетельствам других деятелей белого движения. Разве что вспомнить слова В. В. Шульгина в его известной книге «Дни» (1920): «Белое дело погибло. Начатое „почти святыми“, оно попало в руки „почти бандитов“». Действия воюющих сторон имеют собственную жестокую логику, независимую от воли военных и политических руководителей. Было бы грубым заблуждением считать, что победившая сторона начала и кончила свое дело будучи «почти святой». Отводя народному доверию (или недоверию) значение решающей силы в социально-политических и военных ситуациях, – определяющее значение для хода и исхода исторических событий, – обращусь к такому источнику, как непосредственный голос народа. Помните у Пастернака: «Люди из народа отводили душу и беседовали о самом важном, о том, как и для чего жить…»? Так о чем же предметно беседовали эти «люди из народа», каким было их живое слово о самом для них насущном? Нам дано услышать их голоса. Писательница Софья Федорченко, будучи сестрой милосердия во время Первой мировой войны, записывала разговоры солдат. Они составили книгу «Народ на войне»375, опубликованную в двух частях. Софья Федорченко продолжала свои записи в годы Гражданской войны. Так появилась третья часть книги «Народ на войне». Книга навлекла разгромную критику в печати, особенно усердствовал Демьян Бедный, в защиту книги как «яркой и волнующей» выступили с коллективным письмом в «Литературную газету» многие писатели, среди них Пастернак.
Я не хочу испытывать ничьего терпения, но невольно вынужден приводить цитаты, много цитат, чтобы обосновать свою точку зрения на полосу исторического развития, мне прижизненную. Прошу верить, что обхожусь минимумом свидетельств, однако удовлетворяющих требованиям представительности и достаточности, без чего попытка моя понять наше прошлое – все еще живущее в настоящем – не имела бы никакой опоры, а вместе с тем и никакого смысла.
Несколько иллюстраций из книги Федорченко: «Та война проклята от века, без пользы всякой для людей, за дурнину. Это вот грех. А нашу войну знаешь, что за людей терпим, людям легче станет». Еще: «Это война веселая, для себя, отчаянная. Чего хочет человек? Чтобы над тобой не мариновали? Это самое, за то и воюем». Еще: «Та война, немецкая, без толку. А эта война, гражданская, она не начальством заведена, они нами заведена для жизни». И еще: «Перед нами не задашься. Если мы за дело взялися – сделаем. В трех водах топлено, в трех кровях купано, в трех щелоках варено. Чище мы чистого». Или так: «Шли местами мирными, все народы вымерли, кто от тифа, от холеры, кто от белых офицеров». А вот и о Ленине: «Я мечтаю с самим Лениным поговорить. Во! Он, люди передавали, при разговоре дурака умным делает». Еще: «Небольшого росточку, лысоватый, нос самый наш, слова совсем простые. Глаза же у него огонь, и все видят. И насмешничает над врагами, и насмешничает. А нам, что ни слово, так как бы сам ты это сказал, только что умней твоего. И все про самое нужное». Или такое: «Он в дремучем лесу выстроил себе шалашик и стал жить. Ходу ему никуда не оставили, а дума в нем и решения разные. Тут же зима лютая, замело пути-дороги, как быть? И что же, братцы, за сказка, за такая? Ведь звери ему по той сказке служили! Медведь в шалаш вроде печки лег, тепла от него полно. Волк от врагов сторожит – сторожкий зверь. Лиса, будто ему пищу добывала – она добытчица. А самым ранним утром, под седенький туман к шалашику лосиха подойдет, встанет и не шелохнется, пока он ее теплого и полезного молока не насосется. Так вот и выжил он, со всеми ласковый, кроме наших врагов». Фонд материалов, вошедших в книги «Народ на войне», в частности народ на Гражданской войне, – этот фонд, собранный, систематизированный, обработанный Софьей Федорченко, – огромен. Я извлек из него несколько образцов, подобных которым сотни. Немалую долю в книге Федорченко составляют тех же жанров материалы, лежащие в другом русле мыслей и представлений, чем те, которыми я воспользовался. Последних меньше, нежели первых. Дело не в арифметике. Дело в качестве источника как массового и первичного – живой голос народа. Столь же первичны голоса героев платоновского «Котлована» с их исступленной верой в правоту своего дела. Чтобы воздвигнуть храм, нужен фундамент, чтобы заложить фундамент, нужен котлован. Храм воздвигнут не будет, а котлован станет братской могилой для тех, кто его роет. Об этом они не ведают. Упаси Боже им прекословить – свернут шею! Это вера той же природы, что движет горы, а исповедники ее в своей простоте святы.
Насколько типичны образы людей – действующих лиц произведений Андрея Платоновича Платонова (не только «Котлована», но и «Чевенгура», «Ювенильного моря», рассказов)? Их типичность подтверждается всем кругом свидетельств, в системе которых я и обратился к его «Котловану». Адекватность характеристики социально-идейных позиций действующих лиц платоновских произведений подтверждается всем корпусом свидетельств, которым я располагаю. Казалось бы, вопрос снимается сам собой. Проникновением в недра народной психологии, в глубинные пласты ее интенций и тенденций, проявляющихся в действиях, но на поверхности сознания не выступающих, мы обязаны художественной литературе. Кто бы ни стоял на капитанском мостике революции и как бы ни действовал, – революция это сам революционный народ, и направляющая политическая воля преломляется сквозь систему внутренних условий народной психологии, вообще духовной культуры народа с определяющими ее ценностями и ценностными
