траурней – чем настоящие рыдания. Я положил руку ей на спину, внезапно испугавшись, что её неспособность выразить горе в полной мере может убить её, подобно тому, как несчастный человек может задохнуться насмерть, подавившись косточкой.
Наконец, она подняла голову, снова посмотрев на бледно-серые останки Эльзы, затем подставила лицо небу. Дождь и слёзы текли по её гладким щекам, по шраму её рта, по красной ране, которую ей приходилось раскрывать, чтобы есть, невзирая на последующую за этим боль. Лия подняла кулаки к серому небу и потрясла ими.
Я нежно взял её руки в свои. Они были похожи на камни. Наконец, кулаки разжались и пальцы Лии сжали мои руки. Я подождал, пока она посмотрит на меня.
– Её убил Летучий Убийца. Если и не сам, то по его приказу. Потому что она была красива, а сила, которая управляет им, ненавидит всякую красоту: бабочек, добрых людей, как Дора, которая когда-то была цельной, всю эту землю, которой вы должны править. Что он любит, так это насилие, боль, и убийство. Он любит серость. Когда мы найдём его – если мы найдём его – ты убьёшь его, если я паду?
Она с сомнением посмотрела на меня, её глаза наполнились слезами. Наконец, она кивнула.
– Даже, если это Элден?
Она замотала головой так же яростно, как раньше, и высвободила свои руки из моих. И из бассейна, где лежала мёртвая русалка, донёсся сдавленный голос Лии, скорбный и дрожащий: «Он бы никогда не убил Эльзу. Он любил её».
«Что ж, – подумал я. – это не совсем «нет».
Время шло. Ещё оставались дневные часы, но я не знал, нужно ли лунам поцеловаться именно над Эмписом, чтобы открылся Тёмный Колодец; насколько я знал, они могли сойтись и на другом конце света. Глаза Беллы и Арабеллы на высоком столбе солнечных часов двигались из стороны в сторону, словно подчёркивая эту мысль.
Я повернулся и позвал остальных.
7
Мы обошли солнечные часы, но с одним исключением: Радар прошлась по ним, остановившись ровно на столько, чтобы помочиться у центрального столба, что напомнило мне об Эрис и павшей великанше.
Дорожки «вертушки» сливались в одну широкую центральную дорожку. Она заканчивалась у семи дверей. Я попробовал одну в центре, и та оказалась заперта. Я велел ей открыться именем Лии Галлиен, эмписийской версией «сезам откройся», но дверь не открылась. Этого я и ожидал, но произошло кое-что неожиданное. Здание, казалось, содрогнулось при звуке имени принцессы. Я не столько увидел это, сколько почувствовал, как почувствовал под ногами глухой удар, когда Хана весом в шесть или семь сотен фунтов мёртвой плоти рухнула на землю.
Сплетение шепчущих голосов, слышимое не столько ушами, сколько внутри головы, внезапно прекратилось. Я не был настолько глуп, чтобы поверить в то, что весь дворец оказался очищен – осуществилось изгнание, как я сказал Йоте, – но стало ясно, что не только Летучий Убийца обладает силой. «Эта сила могла быть в разы больше, если бы она говорила собственным голосом», – подумал я, но она не могла.
За дверями простирался обширный холл. Когда-то, как и трамвайный парк, он был украшен круглой фреской, но её забрызгали чёрной краской, так что ничего не осталось, кроме нескольких бабочек-монархов под самым потолком. Я снова подумал о фанатиках ИГИЛ, уничтожающих культурные памятники цивилизации, которые существовали до них.
В центре холла было несколько выкрашенных в красный цвет киосков, мало отличавшихся от тех, мимо которых мы с папой много раз проходили на «Гарантид Рэйт Филд», когда ездили в Чикаго посмотреть на игру «Уайт Сокс».
– Я знаю, где мы, – прошептал Йота. Он поднял палец. – Подожди, Чарли. Одну минутку.
Он взбежал по одной из рамп, посмотрел и сбежал обратно.
– Места пусты. Как и поле. Они все ушли. И тел тоже нет.
Лия бросила на него нетерпеливый взгляд, который, казалось, спрашивал, чего ещё он ожидал, затем повела нас налево. Мы прошли по закруглённому коридору мимо ряда закрытых ставнями кабинок, похожих на те, что обычно сдают в аренду. Радар мягко ступала рядом со мной. Если возникнут проблемы, я ожидал, что она почувствует опасность первой, но пока собака казалась настороженной, но спокойной. Миновав последнюю из кабинок, я остановился, кое-что увидев. Остальные последовали моему примеру. Только Лия не проявила никакого интереса к тому, что заинтересовало меня. Она прошла ещё немного, прежде чем поняла, что мы не следуем за ней. Она снова сделала этот круговой «поторопитесь» жест, но на мгновение мы застыли.
Здесь каменная стена сменялась изогнутой стеклянной панелью не меньше тридцати футов в длину. Она была покрыта пылью – всё в этом дворце было пыльным, – но мы всё равно могли видеть, что внутри, освещённое газовыми лампами с колпаками, которые светили, как прожекторы. Я смотрел в хранилище, заполненное золотыми гранулами, как те, что я нашёл в сейфе мистера Боудича. Они, должно быть, стоили миллиарды американских долларов. Среди них были небрежно разбросаны драгоценные камни: опалы, жемчуг, изумруды, бриллианты, рубины и сапфиры. У мистера Хайнриха, старого прихрамывающего ювелира, при виде этого случился бы сердечный приступ.
– Бог мой, – прошептал я.
Эрис, Джайя и Йота казались заинтересованными, но даже близко не ошеломлёнными.
Лия нетерпеливо кивнула и твердо призвала нас идти дальше. Она права, нам нужно было двигаться, но я задержался ещё на пару секунд, любуясь этим несметным запасом богатств. Я подумал о своих многочисленных поездках на игры «Уайт Сокс», и об одном особом воскресенье, когда увидел игру «Беарс» на «Солджер Филд». На обоих стадионах были застеклённые стенды с памятными вещами, и я подумал, что тут есть нечто схожее: придя посмотреть какую-нибудь игру или состязание, простой люд мог задержаться, чтобы поглазеть на богатства королевства, несомненно охраняемые королевской гвардией во времена правления Галлиенов, а с недавних пор Ханой. Я не знал, как мистер Боудич добирался до них, но то, что он взял, с разрешения или без, это, так сказать, всего лишь капля в море.
Лия жестикулировала более активно – обеими руками, вскинутыми выше плеч. Мы последовали за ней. Я оглянулся напоследок, подумав, что если бы прыгнул в одну из этих куч, то оказался бы по шею в золоте. Потом вспомнил короля Мидаса, который умер с голоду – как говорилось в сказке, – потому что всё, что он пытался съесть, при его прикосновении превращалось в золото.
8
Дальше по коридору я начал
