Теперь мне пришло в голову, что мне представляется возможность восстановить своего рода справедливость. Разве не стоит предъявить притязания на состояние Клоудира (независимо от того, уверен я или нет в своем праве на него, и невзирая на мое отвращение к нему), дабы употребить оное на восстановление хафемского поместья? Но могу ли я убедить себя, что Валльями станет распоряжаться кредитами и недвижимостью в соответствии с принципами справедливости и честности?
Затем, по счастливой случайности, я наткнулся на дверь черного хода и наконец вышел из дома на конюшенный двор.
Внезапно позади меня раздался голос:
— Мастер Джонни?
Я обернулся и увидел Сьюки, в ярко-красной накидке и с корзинкой в руке.
— Ба, просто глазам своим не верю! — воскликнула она.
Я поприветствовал ее, и она возбужденно спросила:
— Вы здесь по поводу мисс Генриетты?
Всецело поглощенный своими мыслями, я просто помотал головой. Я не желал говорить о Генриетте.
— Спасибо вам за деньги, что вы мне передали через мистера Эдваусона, — сказала Сьюки. — Вы вернули больше, чем я давала.
— Сьюки, ты помнишь расписку, которую Гарри заставил меня написать, когда я занял у тебя деньги? — спросил я.
Она кивнула.
Я двинулся с места, и Сьюки пошла рядом. Я не знал, куда направляюсь, и потому покорно следовал за ней.
— Знаешь, когда ты отдала мне ту бумагу в последнюю нашу встречу в Старом Холле, чернила на ней настолько выцвели, что разобрать написанное уже представлялось практически невозможным. И Гарри действительно силком заставил меня заверить расписку, честное слово. Так что она не будет иметь силы в суде.
Сьюки снова кивнула и пытливо взглянула на меня. Мы шли через парк, по направлению к озеру и старому дому за ним.
— В любом случае, поместье ничего не стоит, — заключил я. — Оно обременено огромными долгами.
Она посмотрела на меня ничего не выражающим взглядом.
— Ты понимаешь, о чем я говорю? Все это, — я широко повел рукой, указывая на огромный дом позади и простиравшийся перед нами парк, — не стоит ровным счетом ничего.
— Гарри не стал бы ничего требовать от вас по расписке, сэр, — сказала Сьюки.
— Да неужели? — спросил я, а потом добавил: — Вряд ли у него получилось бы.
— Кроме того, он теперь в Чатеме, сэр, — печально сказала она.
— В плавучей тюрьме?
Она снова кивнула и сказала почти шепотом:
— Посягательство на чужую собственность. Скорее всего, его отправят на каторгу.
— Я позабочусь о тебе, Сьюки, — сказал я. — О тебе и твоих братьях и сестрах.
Она поблагодарила меня, и дальше мы шли в молчании. Мы достигли четырех древних дубов, посаженных по углам воображаемого квадрата у подножия холма, на котором стоял мавзолей, и Сьюки остановилась и осмотрелась по сторонам. Я вспомнил, как мисс Лидия описывала это место и говорила, что там пять деревьев, хотя я точно знал, что их четыре. Однако теперь я увидел в самом центре квадрата гнилой пень, оставшийся от пятого дерева. Так что в известном смысле мы оба были правы.
Тут от полуразрушенного древнего здания, находившегося по правую руку, к нам бесшумно двинулась неясная фигура. И остановилась слишком далеко от нас, чтобы я мог разглядеть, кто же это.
— Она стесняется, сэр, — прошептала Сьюки.
Я повернулся к ней с непонимающим видом, и она удивленно сказала:
— Ужели вы не знали, сэр? Я думала, вы приехали увидеться с ней.
Я отрицательно потряс головой.
— Она жила в Старом Холле с тех самых пор… ну, со времени нашей с вами последней встречи. — Сьюки указала на корзинку. — Я постоянно носила ей еду, как и другие слуги из большого дома — во всяком случае, покуда всех не разогнали. А экономка не желает иметь с ней никаких дел.
— И она прожила всю зиму в полуразрушенном доме, продуваемом насквозь всеми ветрами?
Сьюки кивнула:
— Никакие уговоры не действовали на нее.
Ужели Генриетта настолько предана памяти Беллринджера, что не пожелала покинуть заброшенный дом, где он умер? В таком случае, как она отнесется ко мне? Обвинит ли меня в косвенной причастности к его смерти?
Неясная фигура медленно пошла вперед, а потом вновь остановилась, футах в тридцати от нас. Теперь, разглядев ее более отчетливо, я испытал новое потрясение. Я ошеломленно уставился на Сьюки, которая почти сразу опустила глаза.
— Боже мой! — прошептал я.
— Не знаю, решится ли она подойти ближе, сэр, — сказала Сьюки. — Я пойду к ней. Мне сказать, что вы желаете поговорить с ней?
— Она не может и дальше жить здесь одна! — вскричал я. — Ни в коем случае!
— Вы желаете поговорить с ней? — снова спросила Сьюки.
Не в силах ответить, я растерянно потряс головой.
Сьюки подошла к Генриетте и отдала ей корзинку. Они обменялись несколькими словами, а затем Сьюки вернулась ко мне.
— Она узнала вас. Думаю, она поговорит с вами, коли вы хотите, сэр.
Я выгреб из кармана все деньги и, оставив себе несколько шиллингов на обратную дорогу, вложил Сьюки в руку все остальное — почти двадцать шиллингов — со словами:
— Сделай для нее все, что возможно.
Без возражений приняв деньги, она кивнула и пошла прочь.
Я медленно двинулся вперед. Волосы у нее были распущены и спадали на плечи, голова не покрыта, и платье (то самое, в котором я видел ее в последний раз) залатано в нескольких местах. Ее лицо казалось еще бледнее и худее, чем в прошлую нашу встречу, и мне вдруг подумалось, что сейчас она похожа — по крайней мере внешне — на маленькую девочку, которую я впервые встретил в нескольких сотнях ярдов отсюда десять с лишним лет назад.
Пока я приближался, она пристально смотрела на меня, без тени улыбки. Я остановился и несколько мгновений молчал, не зная, с чего начать. Потом сказал:
— Никаких упреков, Генриетта?
— Вам не за что упрекать меня, — хмуро промолвила она.
— Я имел в виду другое. — Меня огорчило, что она неверно истолковала мои слова. — Вам нельзя оставаться здесь.
— Вы приехали за мной? — спокойно спросила она.
Куда я мог отвезти ее? По-видимому, по моему выражению лица она угадала мои мысли, ибо сказала:
— Кажется, однажды вы хотели жениться на мне.
— Ступайте в большой дом, — сказал я. — Пусть экономка напишет вашей опекунше. — Потом я добавил, мгновенно усомнившись в своих словах: — Уверен, леди Момпессон возьмет вас к себе.
Генриетта опустила глаза.
Как мог я жениться на ней, при своем стесненном положении и столь неопределенных видах на будущее? И мое происхождение. Обстоятельства смерти моей матери. Невыясненный вопрос о моем отце. Ибо (скажу со всей прямотой), если я не являлся сыном человека, совершившего убийство, а потом жившего в аду полубезумия до ужасной смерти, к которой я косвенно был причастен, значит, я приходился, по меньшей мере, внуком подобному человеку. Кроме того, я испытывал к Генриетте только жалость, а не любовь. Хотя она причинила мне много боли, я сделаю для нее все, что в моих силах. Передо мной самим стоит столько трудностей, что я не могу брать на себя ответственность за других. Я стану помогать ей деньгами по мере возможности, но, так или иначе, мне самому надо выбиваться в люди. Что же касается женитьбы… Мне пришло на ум, что (помимо всего прочего) я решительно не желаю — в случае, если поместье Хаффама все же перейдет в мою собственность, — оставлять последнее наследникам, в чьих жилах течет ядовитая кровь Момпессонов.
