– Очень оптимистично. Ты оптимистка, да?
– Только оптимистов берут работать в глянец.
– Получается, издание журналов – это хороший бизнес?
– Это лучший бизнес. Бизнес – это удовлетворение спроса, так? А этот спрос никогда не будет удовлетворен. Сегодня мы с тобой купили туфли, а завтра нужны будут другие. Гламур поддерживает на плаву вообще всю мировую экономику.
– Ну это вряд ли…
– Именно так. Не было бы гламура, не было бы промышленности, нефти, моды, ресторанов, кино, вообще ничего. Гламур – это не следствие, а причина.
– Ты так любишь гламур?
– Уже могу сказать, что да.
– Почему уже? Раньше было не так?
– Раньше гламур меня не любил, теперь у нас взаимность.
– А что надо, чтобы полюбил?
– Отделить мечту от торговли мечтой…
– Ой! – Настя встрепенулась, потянулась куда-то в сторону от меня.
Там, за границей светового пятна, за спинами операторов стоял он. Человек-звезда, генератор сексуальной энергии для всей планеты. Переводчица, маленькая коренастая брюнетка, что-то шептала ему в ухо. Мне стало жарко, Настя, кажется, тоже порозовела. Он помахал нам рукой из темноты. Ух ты!
– Прерываемся! – Настя ловко высвободилась из проводов и понеслась к нему. Звукооператор снимал с меня петличку. Они уже обнимались, шли в гримерку… Я осталась одна в обмелевшей разом студии, из которой убрали светило… И понеслась следом за ними. У меня там сумка, а в сумке сигареты!
Когда я вошла, Настя сидела на диване рядом с американцем, а ее команда хлопотала вокруг – кисточки, грим, чай, вопросы на листочке.
– May I? – он протянул руку к сигаретной пачке. Взял, повертел, положил в карман, засмеялся и вернул обратно.
– Ladie’s puff!
– Дай сигарету, – попросила Ведерникова.
– Ты же не куришь? – я удивилась.
– Ты меня плохо знаешь, – Настя затянулась, глядя на него. Мягкий кожаный диван, промявшийся под их тяжестью, соединил его джинсовое и ее шелковое бедро.
– Шампанского! – скомандовала Настя. Появились приготовленные заранее бокалы на подносе. На всех посуды не хватало, и Bill схватил бутылку, в которой оставалась половина шампанского, припал к горлышку.
– Russian-style drinking! – Все засмеялись, захлопали. Он чокнулся с Настей, со мной, с переводчицей, с режиссером…
– В нашей студии сегодня… – Голос Ведерниковой дрожал от напряжения. – Я даже не буду представлять человека, которого знает вся планета. Сто процентов женского населения Земли хотели бы сейчас оказаться в этой студии. Итак, мой сегодняшний гость… – она выдержала свою мхатовскую паузу, и я расслышала барабанную дробь, стучавшую у меня в висках. – Давайте я просто скажу – это бог, сошедший с голливудских небес на землю. Добрый вечер, бог!
Он поднял брови, выдал на камеру улыбку, уничтожающую любые сомнения женщин и шансы всех остальных мужчины.
– Привьет, добрий виечер, Рассия!
Боже мой, ну почему у нас не делают таких мужчин?
– Вы получаете удовольствие от славы?
– Если бы вы спросили десять лет назад, я бы соврал – сказал бы, что от ролей. Сейчас скажу – да, но надо дозировать. Я не хочу всегда быть в лучах славы. Надо прятаться иногда, чтобы не потерять вкус. Это очень утомительно, на самом деле… – он отвечал по-английски, делая паузы для перевода. В паузах смотрел на Настю и на свои ботинки, помахивал ногой.
– Человек вашего уровня звездности – это абсолютная свобода. Уверена, вы всегда делаете то, что хотите.
– О нет! Не всегда. Вот сейчас, например, я бы хотел сидеть с вами в другом месте…
Настя расхохоталась.
– Вы богатый?
– Для того, чтобы выбирать роли, – достаточно богатый.
– У вас нет ни одного Оскара, и пальмовую ветвь вы не получили в этот раз…
– У меня нет времени об этом думать.
– Но вы же не хотите, чтобы в конце жизни вас выкатили в кресле-каталке на сцену и вручили приз по совокупности?
– А вы жестокая! Любите жестокие вопросы…
– Я? Нет! Это шутка.
– Мне нет еще пятидесяти. Я еще смогу успеть без костылей (Bill смеется).
– Да, вы до сих пор прыгаете по небоскребам, я знаю (Настя улыбается).
– Нет, теперь это компьютерная графика. Это тоже шутка (смеются оба).
– Личный вопрос. Вы сейчас герой-одиночка, как и ваши друзья – Брюс Уиллис и Джордж Клуни. Почему? Последствия шумного развода?
– Мне непросто устраивать личную жизнь. У меня на лбу написано – звезда. Нужно время, чтобы понять – людей интересуют твои деньги и слава или ты сам. Я хочу, чтобы во мне видели не киногероя, а человека. Но за двадцать пять лет голливудской карьеры это случалось нечасто. Одиночество – один из минусов жизни знаменитостей.
– Я вас очень понимаю! Я сама страдаю от этого. Здесь, конечно, не Голливуд, но когда ты видишь свое фото в желтой прессе с подробностями, которых не было… – Настя молодец, и здесь смогла вставить про себя.
– Вот-вот. И вы к тому же женщина. Много красивых женщин у вас. Сегодня я видел несколько сотен, здесь в этой студии насчитал уже… А вечер еще не закончился. – Он кокетничал.
– Вы любите животных? О вашем домашнем зоопарке ходят легенды.
– Это не зоопарк, это мои друзья. Пресса смеялась, когда я оплакивал своего поросенка, но я не понимаю, почему поросенок достоин меньшего сочувствия, чем человек. Люди бывают гораздо неприятнее иногда…
– Вы хороший человек. У вас есть главные моральные ценности?
– Я негодяй! – он засмеялся. – И мне как всякому негодяю необходима любовь.
– Do you know the word «любовь»? – Настя неожиданно перешла на английский.
– No, what’s that?
– Love.
– Never made love in Russian! Teach me!
– Лью-бовь! – Настя выпячивала губки.
– Лью-бьовь… – он тянул губы навстречу.
Переводчица сделала сигнал.
– Спасибо, – сказала Настя.
– Спасьибо, – засмеялся Герой.
Потом опять была суета. Убийственный Bill сошел с подиума, Настя носилась вокруг. – Снимай, снимай! – приказывала Ведерникова оператору. Я стояла рядом.
– And what’s your password, сutie? – Bill наставил на меня два ряда сияющих зубов.
– У нее пароль glamour! – Настя подскочила и втерлась между нами.
– Glamour? Really?
– No, no! – говорила я.
– Yes, yes! Ее журнал Gloss называется.
– Are you celebrity too? – спросил он, дыша мне в лицо шампанским, сигаретным дымом, мятной резинкой… Оператор с камерой порхал вокруг нас.
