– Алена, он бог, бог! Ты видела, он меня схватил? И тебя тоже? Ты почувствовала, какие руки… Алена, знаешь, что это?!
Я знала. Это Армагеддон. Мне требовалась «Скорая помощь». От этого надо спасаться.
– Завтра на съемку приезжай пораньше, хорошо? Часов в девять. Мы успеем тебя отснять, а потом он приедет…
Настя влетела в 21.30, когда я, уже напомаженная, с петлей в вырезе жакета (Marni, с 30%-ной скидкой в бутике «Монте-Наполеоне») сидела в студии.
– Прости, я в салоне была. Эпиляция, массаж, целый день… Ты знаешь, у меня офигенная эпиляторша, я тебя к ней отправлю как-нибудь. Мы сегодня с ней такое сделали, ну, понимаешь…
Меня царапнуло, я была не готова выслушивать подробности о Настиной интимной жизни, тем более про те места, в которых эта жизнь концентрировалась.
Она села и тут же преобразилась. Даже стала еще моложе. Каждая мышца лица подтянулась. Скрестила ноги под 45 градусов. Так, значит, это лучшая поза. Я тоже села вполоборота. Сегодня мы обе были в красном. Интервью – это всегда маленький бой, и мы должны сыграть в эту игру. Она будет сейчас загонять, а я – уворачиваться и разить точными ударами.
Потом включились камеры…
Телевидение – особенный наркотик, его надо дозировать и продавать по 15 минут, как и говорил Уорхол. Больше – опасно, сносит крышу. А если бы это был еще и прямой эфир? Я поняла, чем болеет Настя. Если бы мне предложили – не как Волкова, променять буквы на деньги, а променять что угодно на славу, на возможность врубать в себя этот ток ежевечерне, – я бы согласилась, не глядя! Не думая, какой ломкой придется потом за это платить. Когда на тебя смотрит камера, полное ощущение, что в этот момент ты делаешь что-то настолько важное… Здравствуй, страна!
– Доброй ночи! В моей студии и на ваших часах ровно двенадцать. Это время программы «After-рarty». Время модных людей, роскошных вещей и светских новостей. Сегодня у меня в гостях полномочный представитель гламура, девушка, которая принадлежит к особой касте людей – тех, кто делает моду, роскошь и красоту культом. И заставляет нас с вами стремиться к совершенству и комплексовать от того, что оно недостижимо. Я рада приветствовать в этой студии главного редактора журнала Gloss Алену Борисову!
– Привет, Алена, – Настя протянула мне свои тонкие пальцы. Я пожала ей руку, почувствовав, как впиваются в ладонь лапки ее кольца. Когда мы ослабили хватку, мне в лицо, высеченные телевизионными софитами, брызнули искры ее бриллианта.
Настины руки были горячими, мои ледяными. Так, собраться, работать! Это мой момент славы!
– Добрый вечер, Настя, добрый вечер, уважаемые зрители! И читатели – все, кто любит или еще полюбит журнал Gloss!
– Алена, ты не возражаешь, если мы будем без церемоний, на «ты»?
Я покачала головой – да нет.
– Вот ты мне скажи, ты ведь недавно в гламуре, всего год, и что ты успела понять за это время? Ты вообще думала, что это такое?
– Я не думала, я делала, – я улыбнулась. – Ты хочешь определения гламура? Давай я тебе сейчас Пелевина процитирую – про дискурс и секс.
– А у него есть определение?
– Было в «Empire V». Если совсем просто, то гламур – это секс, выраженный через деньги, или деньги, выраженные через секс.
– Он вульгарен, Пелевин, тебе не кажется? Секс за деньги… Фу, так, прерываемся… Не снимайте сейчас, – скомандовала Настя, – Алена, давай проще. Телевидение не для умных, ты поняла?
– Давай, хорошо, – я набрала побольше воздуха.
– Работаем! Алена, вот ты мне скажи, ты успела понять, что такое гламур, работая в гламурном журнале?
– Это игра. Мы играем. Помнишь сказку про Синюю Птицу? Вот и мы идем за ней длинной вереницей. Это гламур.
– Сказка печальная. Там ходили на тот свет.
– Правильно, – сказала я уверенно. Сейчас, сейчас выкручусь. – Потому что гламур – это рай. Такой простой и понятный народный рай. В религиозном сознании страдания должны быть вознаграждены, и приходит награда – гламур…
– Стоп! – Настя заерзала в кресле. – Алена, я тебя прошу, прос-тень-ко! Без философии. Ты подумай пять минут. Где визажист? Позовите – пусть подправит мне и Алене лицо! – крикнула она через головы операторов.
И что я должна говорить? Я думала перед съемкой, как отвечу на такой вопрос.
Гламур – религия чистой воды, культ. Как в нашем слогане «Культ 100% роскоши».
Гламур – вера в то, что все будет хорошо. Феномен чистого религиозного сознания. И потому он очень русский, этот гламур. А это, как известно, многое объясняет. Если люди уверены, что в раю их встретит в белом венчике из роз, ровно такой же, какой заявлен на иконе, Иисус Христос, то без сомнений принимается следующее: если счастье придет, оно будет идеальным, в золотом окладе, с крупными чувствами и большими камнями. А если не таким, то и не надо. А если надо, можно и потерпеть.
Я часто думала, получая письма издалека – зачем там покупают наш журнал? А потому что это – весточка с того света, письмо счастья, которое будет у всех, потому что все его заслужили. Мы долго страдали, постились, ходили в кожанках и сандаликах, и имеем теперь право разговеться. А что пасхальные яйца Фаберже с бриллиантами крупны и не лезут в узкую глотку интеллектуала, так это потому, что пост длился долго, слишком долго, и интеллектуалы разучились жрать, пили пустой чай на кухнях… Нормальные голодные люди едут в Москву, бьются тут за общаги и общаки, лифт социальной справедливости едет наверх, гламур уравнивает в правах пассажиров. Сегодня счастлив ты, а завтра буду я…
Мягкая беличья кисточка визажиста порхала по моему лицу, я расслабилась.
– Алена, ты готова? Работаем! Признайся, правда, что все глянцевые журналы конкурируют с «Вогом»?
Я ждала этого стандартного вопроса.
– Кто конкурирует, тот не признается.
– А ты признаешься?
– В гламуре все вообще конкурируют сами с собой. Я конкурирую с собой вчерашней, завтра – с собой сегодняшней.
Настя поморщилась, опять сложно.
– А что такое гламур, дай определение?
– Очень просто. Это магия. Заклинание хеппи-эндом. В этом кино только счастливый финал.
– Да? А в фильме «Глянец» Кончаловский сделал два финала. Один – свадьба с олигархом, и второй – где героиню убивают. – Настя молодец, моментально отбила мой пас.
– Так в том-то и дело. У кино бывает конец, а у гламура не будет конца, – я завернула крученую подачу. – Поэтому кино про это сложно снимать. В кино должен быть финал. А издание журналов – это бесконечность. Сегодня я подписала в печать августовский номер, а завтра мы начнем делать сентябрьский, и все начнется снова, понимаешь? Конца света не будет, будет только новая помада.
Я хотела еще добавить: главное, не надо, как экспериментальные мыши, давить на рычаг удовольствия, пока не умрешь от передоза, но удержала мысль при себе. Телевидению не нужны нюансы.
